Живые: Мы можем жить среди людей. Мы остаемся свободными. Земля будет принадлежать нам. Мы будем любить всегда. Варвара Еналь
бросил Колючий злым тоном.
– И не собиралась. Я еще не совсем сошла с ума. Мне хватило сегодняшнего развлечения.
– Вот и хорошо.
– Ребята, помолчите, а? Тай, не начинай. – Федор наконец оторвался от планшета: – Путь открыт. Запоминай, Колючий. Только я не смогу идти тебя встречать, я устал и хочу спать. Попроси Машу или Нитку.
– Мне Илья поможет. Поможешь, а? Тебе все равно надо учиться, еду добывать придется вам, вы по возрасту еще подходите.
– Помогу, скажешь, что делать? Катя пусть только тут остается…
– Конечно, пусть остается. Пусть ложится и спит. Или фильм какой посмотрит с девочками. С Машей и Ниткой. К Тайке лучше не соваться, она кусается, – сказав это, Колючий бросил едкий взгляд на Таис.
– Вот именно, – ответила она ему.
Наконец все разошлись. Колючий с Ильей отправились на охоту – пусть не за продуктами, но все равно это охота. Катю увела Маша, и – судя по звукам из Машкиной спальни – новенькая все-таки расплакалась. Маша утешала ее тихим голосом, предлагала горячего чаю и шоколада. Маша всегда оставляет шоколад и сладкое на всякий случай.
– Сможешь спать? – спросила Таис, глядя, как пытается устроиться на своем матрасе Федор.
– Не знаю. Усну, наверное, голова болит, встали-то мы рано.
– Знаешь, я все хочу спросить… Почему ты тогда, год назад, остался на Третьем уровне? Ну когда тех пятерых мы не смогли вывести. Ты был там до самого конца, ведь так?
Федор вздохнул, перевернулся на живот, посмотрел на Таис. В его серых глазах с еле заметными желтоватыми лучиками мелькнуло странное выражение, будто он знал что-то особенное, тяжелое и грустное. Хотя что такого он мог знать? Таис видела смерть – все тут видели смерть. Это стало таким же обычным, как охота за продуктами. Смерть стала частью их жизни, и ничего тут не поделать.
Иногда удавалось кого-то вырвать у смерти, но это ничего не значило. В любой момент можно было проиграть. И тогда, когда охотились, и тогда, когда оставались без продуктов. И даже тогда, когда болели и пытались сами себя лечить. Все это было глупой игрой, игрой в выживание. И правила тут не соблюдали.
– Я просто подумал, что кто-то должен быть с ними. До конца. Кто-то живой должен проводить их в последнюю дорогу.
– Дорогу до крематория?
– Да.
Голос Федора звучал жестко и твердо.
– Я подумал, что, если мне будет суждено оказаться на их месте, я тоже хочу, чтобы кто-то из наших был рядом. И думал бы обо мне. Хоть чуть-чуть думал обо мне. И, Тай, вместе с этой пятеркой сожгли и Сашку. А Сашка был из наших. Он был наш.
Федор опустил глаза, пальцами левой руки нервно завертел маленький брелок от планшета. Квадратик с эмблемой Моага, покрытый прозрачным пластиком, чуть отражал свет, и блеск его казался глупо-радостным.
– Просто я понял, что должен быть там, и всё.
– Тебе не придется оказаться на месте пятерки, Федь. Я этого не допущу.
Федор усмехнулся и тыльной стороной ладони убрал со лба слишком длинные