Свет далёкой звезды. Лана Кузьмина

      Нам кажется, что звёзды были всегда. Что мы рождаемся и умираем под одними и теми же созвездиями. Что небо неизменно. А на самом деле оно мертво. Когда мне было лет восемь, я придумал себе очередную страшилку. Я лежал без сна в кровати и смотрел на небо точнее на одну-единственную звезду, светившую мне в окно. А что если бы все звёзды в мире однажды погасли? – пришло в голову, и я похолодел от ужаса.

      – Мы бы просто этого не заметили, – успокоила Таня. Сестра умела спасать меня от приступов паники и глупых выдумок. – Ведь свет от звёзд идёт до нас миллионы лет. Представляешь, звезда погибла, а мы до сих пор её видим!

      Я немного успокоился. На мой век хватит. И только многие-многие поколения спустя небо станет угольно-чёрным. Мне внезапно стало жаль своих будущих потомков. А потом вдруг подумал: а что если мы есть то самое последнее звёздное поколение, что если не сегодня-завтра произойдёт катастрофа, что если я живу восемь лет и все эти годы смотрю на мёртвое небо, полное не звёзд, а лишь их рассеянным по вселенной светом.

      Таня сказала, что я должен стать философом, раз меня занимают подобные вещи. А я ответил, что любой человек философ, потому что каждый размышляет и задаёт вопросы.

      – Как ты думаешь, – спросила тогда сестра, – что остаётся, когда умирает человек? Не может же он просто взять и сгинуть в никуда? Без следа? Словно его и не было?

      Я не знал, что ей ответить.

      Часто мне снится один и тот же сон. Длинная улица с деревянными домиками, берёзки у дороги. И мы с отцом идём под руку. От него привычно пахнет табаком и мылом, он что-то говорит мне, но я не могу запомнить. Наконец, мы подходим к небольшому домику, украшенному причудливой резьбой. Отец открывает калитку, и мы попадаем в яблоневый сад.

      – Смотри, Генка! – говорит он. – Это белый налив. Самый ранний. Потом поспевают мельба и коричневка. После – кислая антоновка, и самый последний – богатырь.

      Я удивлённо озираюсь. Все сорта, что перечислил отец, висят на ветках, яркие и зрелые. Все одновременно. Оказывается, здесь всё совсем не так, как у нас.

      Дальше – огород. Я слушаю о том, чем отец удобряет почву, как защищает от чёрной гнили помидоры, как борется с тлёй. Раньше он не любил копаться в земле, а сейчас кажется очень счастливым.

      Наконец дом. Поднимаясь на крыльцо, я едва переставляю дрожащие ноги. Я знаю, что ждёт меня внутри. Я предвкушаю и боюсь этого, мне хочется зайти и в то же время что-то невольно тянет прочь.

      Она сидит на кухне. Я не могу разглядеть лица, фигуру, ничего. Лишь белый ослепительный свет и подступающая