Cztery proste masaże. Praktyczny przewodnik. Zdzisław Drobner
прокручивая в памяти этот эпизод, Олег почему-то видел только ее одну, парившую над плацем к черной дыре исхода.
Объектив неумолимо приближал узницу к фатальному рубежу, и через секунду-другую Олег уже различал ее черты. Несомненно, это было лицо Востока, при этом Олега удивило отсутствие преобладающего в Китае узкого разреза глаз. Может, метиска, подумал он, или представительница одной из малых народностей, щедро населяющих северо-запад этой огромной страны.
Олег уже разглядывал весь образ во плоти, в нормальной проекции изображения. Он видел тонкие изгибы губ, выдававшие жестокость Азии, и даже белую накипь пены в уголках рта – как симптом ненависти, которую узница излучала. Он отметил про себя, насколько ее эмоциональный облик контрастирует с безучастностью первой жертвы, лишь двадцать минут назад доставленной тем же маршрутом на заклание.
И тут… что-то щелкнуло в его разуме, обыденно хранившем событийный и чувственный багаж прошлого. Олег не то чтобы узрел нечто новое, не вычленимое еще мгновения назад – его вдруг посетили ассоциации, пока маловразумительные и неочевидные. Появились какие-то точки, полуразмытые линии и фрагменты, слеплявшиеся в некое целое, очень теплое и дорогое, но все еще неузнаваемое.
Узница подняла глаза, и объектив, словно умышленно, укрупнил ее план.
Прямо на Олега, в этот роскошный, безнадежно оторванный от хлябей жизни зал, двигалась Светлана – сокровеннейшая женщина его жизни, злым роком заброшенная в Поднебесную, к обрыву света и своей судьбы.
Сказать, что событие его потрясло – все равно, что проставить многоточие. Никаких пределов в той прогнавшей через себя пробе на разрыв не существовало. Вылетел же Олег оттуда кубарем. Тело, где саднило, а где несносно свербело. Он то морщился, то каменел. В итоге обмяк и, нечто вкушая, совершенно бесформенно, как кусок мяса наличествовал. В его состоянии духа причудливо сплетались: врожденное отвращение к насилию, неверие в детективные сюжеты и какой-то мрачный прилив сексуальности, взбиравшийся из дебрей подсознания. И еще – нежность, неземная, полунаркотическая, накрывшая своим маревом эту невыносимую абракадабру чувств и боли. Нежность, парадоксально испытываемая к человеку, которому вот-вот размозжат затылок. Нежность, дико неуместная в этот переполненный ужасом смерти момент.
Олег встал и, припадая на правую ногу, заковылял к выходу. Стеклянные блоки между рядами зажигались мягким матовым светом, направляя его движение во тьме. Едва он выбрался в проход, как клерк подскочил к нему и несколько раз переспросил, все ли в порядке и не нужна ли ему помощь. Олег промолчал, утеряв функцию речи.
Он доехал до дому всего за двадцать минут, поскольку жил в пятнадцати милях от «Crazy Savannah». Поднялся на второй этаж и, открыв огромные, на всю высоту спальни, окна, распластался на ворсяном ковре. Время от времени поднимал голову и бессмысленно смотрел на океан. Столь необычное времяпровождение возникло не спонтанно – парадоксальным