Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2. Юзеф Игнаций Крашевский
пане, после горького лекарства уста рады мёду, но горечь полезна для здоровья.
– Да, – рассмеялся король, – только и о том нужно знать, что доктора и мёдом лечат.
Король всё больше склонялся к итальянцу, потому что так же, как он, говорил и думал обо всех делах королевства и сильно настаивал на укреплении панской власти.
Это предали огласке. Кружок королевских приятелей, такие люди, как Остророг и другие урядники, стоявшие у панского бока, которые знали, что он претерпел от заговоров против него, потакали Каллимаху, но были и такие, которые, разнося о том слухи, влиятельных и духовенство наполняли новым страхом.
Вся ловкость итальянца уже не могла помочь тому, чтобы, угождая королю, приобрести себе милость у рыцарства и влиятельных.
Недоверчиво и грозно начали на него отовсюду поглядывать, так что постепенно он должен был замкнуться в тесном кругу своих итальянцев, немногих учёных коллегиатов и королевских придворных.
Несомненно, что, если бы захотел, с таким предивным умением властвовать над людьми и привлекать их на свою сторону, он легко бы приобрёл приятелей везде, но должен был выбирать. Поэтому встал с королём против панов.
От Слизика и других мы узнали, что делалось в этом лагере, который не доверял королю и подозревал его в каких-то намерениях против привилегий рыцарства. Там итальянца не только считали самым опасным советчиком при короле, но воспитанием королевичей могущего повлиять на будущее.
Боялись этого, и не без причины.
Итальянец в самом деле кормил молодых панов рассказами из своей итальянской истории, как там стоявшие во главе республик могли их обратить в подчинённые себе государства, как рубили головы вельможам, сажали их в темницу, пользовались разногласием и увеличивали свою власть.
Особенно любопытен до этих историй был Ольбрахт; он любил их слушать, аплодировал, радовался, когда Каллимах ему их рассказывал.
У него часто вырывалось, что и отец должен был так же хозяйничать у себя дома, и что, если бы в его руках была власть, сумел бы укротить непослушных и упрямых.
Никогда подобных поучений королевичи не слышали из уст ксендза Длугоша, который настаивал на том, что давший клятву правитель должен уважать местные законы и с ними смириться, потому что они обязывают подданных равно, как и короля.
Из уст Каллимаха слышали насмешки над теми, кто не воспользовался возможностью и смешной добросовестностью дал себя связать.
На молодого Казимира итальянец не мог иметь никакого влияния и, быстро это сообразив, напрасно над этим не утруждал себя. Не желая портить с ним отношения, он восхвалял его набожность, рассказывал ему о святынях, реликвиях и костёлах Рима. Впрочем, он предоставил его самому себе.
Сразу в первые годы он мне открыл, что Казимиру Благочестивому, как он его называл, долгую жизнь не пророчит.
Я очень испугался этого пророчества, потому что мы все его любили, и не было в то время человека, который бы не почитал его как благословенного, несмотря на молодые годы.
Тогда