Возвращение. Геннадий Владимирович Ищенко
где-то прочла или узнала от более взрослых подруг, потому что когда наши губы соприкоснулись, попыталась… В общем, французский поцелуй у неё не получился и пришлось помочь.
– Дети, вы скоро закончите? – спросила мама через дверь, заставив нас отскочить друг от друга.
– Сейчас придём, – ответил я и спросил Люсю: – Что будем делать? По твоему виду только слепой не догадается, чем мы занимались.
– Я открою форточку и высунусь наружу.
– Я тебе открою! Мало того что намёрзлась, не хватало схватить воспаление лёгких. Сейчас я заболтаю маму, а ты иди в ванную комнату мыть руки. Заодно помоешь холодной водой лицо. Может, и не догадаются.
Через пять минут мы уже пили горячий чай. Мама сидела с нами за столом, а сестра приветливо улыбнулась Люсе и ушла к себе в комнату.
– Надо было купить в городе пирожные, – сказала мама, когда опустели чашки. – Идите пока в комнату, а я согрею борщ.
– Садись на кровать, – сказал я Люсе, – а я быстро просмотрю, чем вы занимались.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы всё просмотреть и записать задание на дом. Как только закрыл последнюю тетрадь, на мои плечи легли её ладони, лица коснулась прядь волос и, поцеловав меня в щёку, она шепнула:
– Спасибо!
Надо было и мне так же поцеловать. Поцелуй заставил вспомнить то, чему лучше было до времени лежать на дне моей памяти. Вот надо подсовывать голодному книгу о вкусной и здоровой пище? Как я говорил, так и вышло. Что-то я в последнее время стал часто делать глупости. Возвращаюсь к прежнему состоянию? И ведь неприятностей можно было избежать, если бы просто сел и обдумал последствия.
– Пойдём, – вздохнул я. – Мама уже управилась.
Мы заканчивали обедать, когда пришёл отец.
– У нас гостья! – улыбнулся он Люсе.
– Это Люся Черзарова, – представил я подругу. – Она знает твоё имя.
Мама варила такие борщи, в которые можно было ставить ложку. Мяса и сметаны в них тоже было с избытком, поэтому, поев борщ, я часто не мог осилить второго. Сейчас мы тоже наелись первым, после чего я сказал, что пойду провожать подругу. Я помог ей одеться, оделся сам и взял свой портфель и мамин зонт. В портфеле лежали тетради, а зонт старался держать так, чтобы моя спутница меньше промокла. Всю дорогу шли молча и только в подъезде, забирая тетради, Люся спросила, почему я поспешил от неё избавиться.
– Я каждый вечер должен выполнить много дел, – сказал я правду. – Кое-что можно отложить, но очень немногое. Остальное делаю в обязательном порядке. Долго это не продлится, но пока я сильно ограничен в свободном времени. Не обижайся, ладно? И спасибо за то, что пришла.
Я застегнул портфель и вышел из подъезда под противный осенний дождь. Дома ко мне подошла сестра.
– У тебя с Черзаровой серьёзно?
– Тебе это так интересно? – удивился я.
– Откуда взял песню, которую ей пел?
– Подслушивала?
– Только песню, – кивнула она. – Потом сразу ушла, но успела услышать её рёв, потому и спрашиваю. Такое поют только любимым, а я не вижу