Мой бывший бывший. Книга 2. Джина Шэй
курточки. – Пошли вещи обратно в машину к дяде Нику запихнем и…
– Не-е-ет, – Маруська мотает головой, наконец-то раскукливаясь, – дядя Ник обидится.
И ты даже не представляешь, как…
– Ну, он же на меня обидится, – фыркаю я, – хотя, если ты хочешь остаться… Тогда нам надо идти к тренеру. У тебя занятие через полчаса.
Последний шмыг немножко красным носиком – я вытягиваю из кармана своей куртки пачку бумажных платочков, чтоб мое чудовище высморкалось, – и Маруська тянет меня в обратную сторону, к дверям конюшни, в которых на нас зависает… Олеся. Вид у неё виноватый. Но, судя по всему, именно благодаря ей нас не шуганул вот тот бородатый мордатый мужик, что стоит чуть поодаль за её спиной. По крайней мере, на меня он смотрит мрачно, будто я не в пустую конюшню зашла, а в святая святых, в которой он хранит священный Грааль, не меньше.
Пофиг.
Главное, что Маруськина теплая ладошка лежит в моей руке, её мордашка потихоньку светлеет – мысли о долгожданном катании все-таки вытесняют из головы мысли плохие, и этот выходной еще можно спасти. Ну, по крайней мере, я в это верю.
– Кстати, насчет папы я не пошутила, – негромко замечаю я, чтобы закрепить эту информацию, – если тебе хочется – и раз уж он уже приехал, я скажу ему, что вам можно погулять.
Маруська сначала сбивается с шага, потом смотрит на меня, и снова начинает шагать вперед, к той самой леваде, где перед нами выделывался на Милорде Ветров. Шаг у неё становится еще бодрее.
Мне бы такое настроение. Я вот это свое поражение принимаю, только стиснув зубы покрепче и стараясь не представлять физиономию удовлетворенного очередной победой Ветрова.
Это ради Маруськи. Только для неё. А на него мне плевать.
Ох, пожалею я об этом разрешении, ой, как пожалею.
Только не догадываюсь, насколько быстро…
8. Спорщики
– Ты не представляешь, насколько я задолбался тебя видеть, Ярослав Олегович, – хрипло роняет Ольшанский, явно подумывающий о более крепких эпитетах в моей адрес, – Тебе же тысячу раз говорено, чтоб до суда ты к Маше не приближался. Так какого же хр… черта ты приперся?
Такого черта, что не собирался позволять тебе, Николай Андреевич, подкатывать к моей женщине через моего же ребенка.
Хотя черта с два я тебе это озвучу, ты так забавно пыхтишь, что твою агонию я просто обязан продлить еще на четверть часа.
От Ольшанского и вправду веет нешуточной злостью, будто здесь я посягаю на его территорию. Хотя почему это «будто»? Так оно и есть.
Я действительно посягаю. Правда, с моей точки зрения, эта «территория» изначально была моей, и всяким оккупантам желательно уже осознать собственную ошибку и убраться подальше. Потому что мое терпение не отличается такой уж особой эластичностью.
Мои пальцы мнут и перетирают друг между другом твердый фетровый край шляпы, тем самым донося до меня дивную истину – я нервничаю. Я действительно нервничаю. Но, разумеется, не Ольшанский тому причиной, многовато чести…
В той стороне, куда