Олег Ефремов. Елена Черникова
быть), но мать вне себя, жалуется врачу. Персонал роддома, судя по всему, хорошо разбирался в детском здоровье: младенца матери приносили в одной пеленке, развязанным, со свободными руками. Она же кидалась щупать «холодные ножки», не понимая, что ребенка закаливают по правилам. Вряд ли ей это объясняли. Вряд ли ей вообще можно было объяснить что-либо. Она всегда все знала лучше всех. Анна Дмитриевна отличалась сильным характером.
В четверг 6 октября врачи разрешили ей ходить и пообещали выписку. «Сегодня уже 6-й день», – пишет она. Вспоминает, что у мужа скоро отпуск. И вдруг – редчайшее для нее слово: «Надо молить Бога, чтоб сынка был здоровый и спокойный». Судя по стилю и орфографии, муж и жена не очень совпадали по уровню образованности; социальное происхождение тоже чем-то отличалось. Стиль, словечки, образ мысли, мелодика фразы, – они принципиально разные люди.
7–8 октября Анна еще в палате, но увеличена матка и пошаливает сердце, ее не выписывают, «настроение скверное». За окном теплая осень 1927-го. В Гагаринском переулке соседи ждут новенького Ефременыша как принято – всем миром. Дух особый. О коммунальной квартире взрослый уже Олег рассказывал часами. Все вспоминают, как он любил свою коммуналку. Верю. Там на него надышаться не могли.
Дух времени в 1927 году сгущен, но еще не сперт. Уже десять лет как свершилась революция. Люди, рождающиеся в СССР, с молоком матери впитывали время как право на светлое будущее и обязанность его строить. Им всегда, до последнего дня будет о чем поговорить с современниками.
Люди 1927 года пришли в рай, где расцветал нэп. Одежда и еда в относительном изобилии, икру в магазинах черпают ложками, в рабочих клубах читают газеты и благопристойно играют в шахматы; томные женщины в платьях со спущенной талией поют об отцветших хризантемах; комсомолки спортивны, клянутся идти ленинской дорогой, московская промышленность полным ходом производит товары народного потребления, ткачих снимают на кинокамеры, на новых заводах кипит сталь, а на фабрике «Ява», согласно кинохронике, безмятежные работницы шустро упаковывают тысячи сигарет в пачки, в детских домах полно свежих малышей, на знаменитой «Трехгорной мануфактуре» со станков стекают километры полотна, граждане с удовольствием ходят в кинематограф, великий Эйзенштейн абсолютно вовремя завершает свою бессмертную трилогию – «Стачка», потом «Броненосец Потемкин» и «Октябрь». Будущий режиссер, только что родившийся на Арбате, словно ловит этот дух времени в сгущенном до предела воздухе. Словно учится жить в стране, где легенда правит миром.
Культурный миф о революции бронзовеет благодаря гениальным кадрам Эйзенштейна: залп крейсера «Аврора», штурм Зимнего дворца – победа проснувшихся для социального творчества неимущих масс. «Октябрь» (производство «Совкино») прямо посвящен пролетариату. Трилогия о революции – недосягаемая по стильности и пафосу киноинсценировка событий Великой Октябрьской социалистической революции, как это событие называлось до 1991 года. Говоря языком другой социальной группы, катастрофа