Свой – чужой. Андрей Константинов
ведь уже привык жить хорошо. Затраты по уровню. Тяжело ему будет с девяносто восьмого на семьдесят шестой бензин пересаживаться. А ты проследи за тем, чтобы его никто не посмел взять на серьезную работу. Вопросы?
– Никак нет.
По лицу Юрия Петровича было абсолютно непонятно – поверил он в «розыгрыш» или решил, что Юнкерс просто ловко вывернулся после слишком грубоватого для нынешнего времени захода на атаку. Александр Сергеевич правильно истолковал бесстрастность своего советника по безопасности (или «старпома», как он его еще называл). Юнгеров усмехнулся и тихо спросил:
– Петрович, я тебе никогда не рассказывал, как однажды чуть было бесповоротно не изменил свою судьбу?
«Старпом» молча качнул головой.
– Тогда слушай. Заодно узнаешь, что я понимаю под бесповоротным изменением судьбы. Давным-давно вспыхнуло во мне… ну, назовем это злостью. Ефим такой, знаешь его конечно, довел меня. Вот ну на каждой «стрелке», кроме как с моими, везде кричал, что я – мент. Почему – непонятно. Оснований – никаких, кроме того, что мы с ним всегда друг друга недолюбливали. Кстати, сам-то Ефим, как выяснилось позже, состоял на связи в РУБОПе…[16] нет, тогда еще ОРБ[17] было, под ласковым псевдонимом Котов. Ну вот. Стало быть, этот Ефим-Котов везде орет, что я-де мент, а его люди подговаривают одного фраера, чтобы он на меня заяву написал. Ну полный пиздец с перебором. Короче, у меня все забурлило, взял я пулеметик Дегтярева, подъехал на битой «копеечке» к тыльной стороне бани строившейся, которая аккурат напротив его кафе «Вечер» возводилась, и залег, как в кино про партизан. Все продумал, подстилочку положил, чтоб не жестко и не холодно было…
Лежу я, значит, с пулеметом в обнимку, а прямо передо мной – выход из кафе, все в огнях, все как на ладони. Думаю, вот, мол, они выходить сейчас начнут – тут я их и причешу. Передернул затвор… Красиво, да?
Лицо Ермилова выражало удивление. Мысленно он перебирал все крупные расстрелы того времени, но о пальбе у «Вечера» ничего почему-то не вспоминалось.
– Продолжай, – сказал Юрий Петрович, потерев висок. – Никогда ни о чем подобном не слышал…
Юнкерс усмехнулся:
– Ну-с, стали они выходить. Ефим, шалавы какие-то, братва его… А я смотрю на них через прицел, словно… как вот в компьютерной игре. Эмоций – никаких. Даже интересно. А потом – раз… и не выстрелил. Не передумал, не опомнился, а просто – не выстрелил почему-то, и все… И только потом, ночью, когда я засыпал с одной проституткой (кстати, классная девушка, все торты мне пекла, пока я в «Крестах» чалился), я понял, что чуть было не изменил бесповоротно свою судьбу. Ефима, кстати, возненавидел еще больше – за то, что я из-за него, твари, чуть было душегубом не стал. Вот так.
– Я понял, Сергеич, – сказал Ермилов и улыбнулся.
– Что ты понял, старпом? – поддел его интонацией Юнгеров.
Юрий Петрович снова улыбнулся:
– Не переживайте так, ваше сиятельство. Я все понял. И по поводу председателя ассоциации
РУБОП – Региональное управление по борьбе с организованной преступностью.
ОРБ – Оперативно-розыскное бюро.