Тридцать седьмое полнолуние. Инна Живетьева
к Гвоздю Циркуль. – Вы собираетесь работать? Я понимаю, что высокое искусство тригонометрических вычислений дается не всем, но вы хотя бы попытайтесь вникнуть в условия задачи.
Ник отложил черновик и начал переписывать набело первое решение. Хорошо, когда можно думать только о синусах, косинусах и тангенсах.
На перемену Циркуль не отпустил. Выйти разрешалось поодиночке и не более чем на пять минут.
Задачи с правой половины доски оказались неожиданно интересными. Ник даже пожалел, услышав:
– Господа, приготовьтесь сдавать работы!
Со звонком Циркуль отобрал последний листок, у Грошика, и покинул класс.
Следом за ним потянулись детдомовские. Проходя мимо, Гвоздь даже не взглянул в сторону Ника. Обернулся, но не решился вякнуть Грошик.
Дорогу Нику заступил Дальшевский. «Золотой мальчик» смотрел надменно.
– Зареченский, что все это значит?
Интересно, подумал Ник, его больше возмущает попытка примазаться к «деткам» или то, что приютский Немой теперь относится к ним… по праву?
– Моя фамилия Яров. Разрешите пройти, господа.
Под лестницей стоял на стреме Чуха, из младших. Он вытаращился на Ника, приоткрыв рот.
В туалете, несмотря на открытое окно, пахло куревом – пару недель после комиссии «королевская квота» всегда наглела.
– Опа! Ты уверен, что тебе сюда? – удивился Гвоздь. Выпустил дым в сторону Ника. – Ты же у нас, оказывается, голубая кровь. Смотри, провоняет дорогой мундирчик.
Карась смотрел с любопытством. Вышел из кабинки Кабан, застегивая штаны, и тоже уставился на Ника.
– Подвинься. – Ник сел на подоконник, пихнув Карася.
У тополиной ветки, просунувшейся между прутьями решетки, позеленели почки. Ник оторвал одну, разломил, и запахло молодыми клейкими листочками.
– Значит, так, Зареченский, – жестко сказал Гвоздь. – Или как тебя там? Не важно. Вали отсюда. Гусь свинье не товарищ.
– Голубая кровь, говоришь? – щурясь на солнце, переспросил Ник. – Карась, дай писку.
– Чего?
– У тебя в кармане. С которой ты по автобусам тыришь.
Карась заморгал.
– Дай, – велел ему Гвоздь. Провел вдоль борта мундира – и у него в пальцах блеснула сталь. – Мальчик хочет драться по-конкретному.
Попятился к двери Кабан, забормотал тихонько:
– Вы бы это… того… во двор… Это, всех заметут.
– Сгинь, – коротко велел ему Гвоздь, и Кабан вывалился в коридор.
Карась вытащил заточенную монету. Сказал нерешительно:
– Может, правда, выйдем?
– Ничего, я быстро, – успокоил его Ник.
Поднял левую руку.
– Голубая, значит.
Он медленно повел острым краем монеты поперек ладони. Дернулся от боли живот, но под мундиром это было незаметно.
Кровь закапала на подоконник.
– Ты смотри, красная, – с наигранным удивлением произнес Ник. Вернул писку Карасю: – Спасибо.
Гвоздь