Штамм. Закат. Чак Хоган
как они прознали про эти маршруты? – удивился Эф.
– Они тут трудились не покладая рук. Разведывали ходы, искали пропитание. Ты когда-нибудь слышал такое название – Волстедская сеть?
– Волстедская сеть? Как Волстедский акт? Ты имеешь в виду сухой закон?
– Ну да. Тогда ресторанам, барам, всяким ночным заведениям, где нелегально продавали спиртное, пришлось открыть подвалы, чтобы уйти в подполье в буквальном смысле. Это город, который постоянно достраивает сам себя. Вообрази, что все подвалы и подземные помещения соединены тоннелями, акведуками, трубами старых коммуникаций… Поговаривают, что можно переходить из квартала в квартал, из района в район, вообще не поднимаясь на поверхность. Из любой точки города в любую другую точку…
– Дом Боливара!
Эф вспомнил о рок-звезде, одном из четырех выживших пассажиров рейса 753. Габриэль Боливар выбрал для жилья старое бутлегерское заведение, под которым был обустроен тайный винный погреб, имевший выход в сеть подземных тоннелей.
Они миновали еще один боковой тоннель. Эф оглянулся, проверяя, нет ли погони.
– Откуда ты знаешь, куда идти? – спросил он Василия.
Фет показал еще на один знак, процарапанный в камне – возможно, затвердевшим когтем какой-нибудь твари.
– Что-то за этим кроется, – сказал он. – Как пить дать. Держу пари, что платформа старой кольцевой не более чем в двух кварталах отсюда.
Назарет, Пенсильвания
Августин…
Августин Элисальде поднялся на ноги. Он стоял в хаосе абсолютной темноты. В кромешном осязаемом чернильном мраке, лишенном даже намека на проблеск света. Типа космоса, только без звезд. Он поморгал, желая удостовериться, что глаза открыты. И они таки были открыты. Никаких изменений.
Это смерть? Нигде на белом свете не может быть так темно.
Должно быть, смерть. Так и есть. Он гребаный жмурик.
Или… может, они уже обратили его? Может, он теперь вампир? Тело отобрали, а эта старая его часть, способная думать, заперта в темноте мозга, как пленник на чердаке. Может, прохлада вокруг и твердость пола под ногами – всего лишь проделки разума, возмещающего отсутствие ощущений, и он навсегда замурован внутри собственной головы?
Гус присел, пытаясь увериться в своем существовании за счет движений и отдачи органов чувств. Слегка закружилась голова – глазам не на чем было сфокусироваться, – поэтому он пошире расставил ноги, затем протянул руку вверх, подпрыгнул, но до потолка не достал.
Его рубашка колыхнулась от легкого ветерка. Пахло грунтом.
Почвой.
Он был под землей. Похоронен заживо.
Августин…
Вот, снова. Голос матери. Она звала его, как бывало во сне.
– Мама?
Его вопрос вернулся эхом, и Гус вздрогнул. Он вспомнил маму в том виде, в каком оставил ее: она сидела в своей спальне, в стенном шкафу, под грудой сброшенной с вешалок одежды. Сидела и плотоядно смотрела на сына, обуреваемая голодом новообращенной.
«Вампиры», – сказал тот старик.
Гус