Похищение Елены. Михаил Остроухов
я к Пашкиному дому: дверь приоткрыта: кто ж ее зимой так оставляет, я на Чувилку ругаюсь, когда она Борьку ко мне впускает – он поросенок длинный.
– Эй, – кричу в дверь, – есть кто дома?
Никто не отвечает.
– Эй, – опять кричу.
И снова тишина.
Постояла я на пороге, постояла и вошла: подозрительно ведь, что дверь открыта. Может быть, что случилось? Конечно, заходить без приглашения в чужой дом нехорошо, но ДНД – это не булка с маслом, а черствый хлеб, надо знать, что произошло.
В доме чисто. Везде полотенца, да салфетки лежат, кастрюли и другая посуда по полкам расставлены, чистота, только в одном непорядок – мыши на столе!
Что они на нем делают – непонятно.
Хотя вспомнила: Пашка мне про этих мышей рассказывал: они дрессированные: одна мышь черная, а другая белая, одна мышь ночью спит, другая днем – Пашка по ним время определяет: часы в доме есть, но ему интересно по мышам какое время суток знать!
Хозяева отсутствуют, надо было мне сразу уйти, да засмотрелась на мышей. Тут слышу шаги: снегом скрипит кто-то: куда деваться? Неудобно, если в доме застанут. Я шмыгнула на всякий случай за вешалку и в одежде закопалась, польты до пола висят, авось, не найдут.
Слышу, входят (судя по голосам) Пашка и Вера: она тут с какого бока!? Опять козни строит!? Подслушивать тоже нехорошо, но не специально же уши затыкать!
Вера говорит:
– С чего ты взял, что я богатая бабка?
– А разве нет? Кулачок-то жим-жим.
– Ну, есть кое-какие сбережения, только богатством это не назовешь!
– Не прибедняйся, тёть Вер.
– Могу поделиться – но за это ты должен кое-что сделать. Мне капкан нужен. Хочу его под окном поставить, чтобы вора, если полезет, поймать.
– Теть Вер, ты в своем уме?
– В своем. Я хорошо заплачу.
– Я капканы делать не умею.
– А ты постарайся.
– Сказал же, не умею.
– Тьфу, тоже мне мастер. А это у тебя что?
– Мыши.
– Вижу что мыши, что они на столе делают?
– Я по ним время определяю: видишь: чёрная спит, а белая нет – значит сейчас день.
– И так ясно – в окошко посмотри.
– Это не по-научному.
– Вот дуралей!
Слышу: ушла Вера, Паша один остался: ходит из угла в угол, думаю, сейчас заметит
меня, ой, заметит! Сердце моё меня выдаст: оно стук-стук-стук. Так Вера ковры выбивает. Иной раз по часу колотит.
На посёлке говорят:
– Пошла мутузить за себя и за дядю Кузю.
Сила в ней нечеловеческая просыпается! Словно пыль для неё первый враг.
Слышу, Пашка совсем близко ко мне подошел, сердце у меня замерло, словно Вера один ковёр на другой поменяла, и снова стук-стук-стук.
Но тут, о чудо, слышу: Пашка вышел из дома. Пронесло!
Я стою, дух перевожу, а Пашкино пальто из кожзама мне на плечи рукава возложило, дескать, живешь ты хорошо, Ольга Ивановна, продолжай в том же духе, а вот