Реверс реальности. Ольга Александровна Волкова
всё не так, но будто всё обычно.
И страха нет, и вроде сам ты страх.
Избушка, что нам всем давно известна,
На курьих, на магических ногах.
Ведунья – колдовства огня держатель,
Сакральных знаний сумрачное дно,
Сжигает в печке, парит в бане насмерть,
На тонкой грани двух, твоих миров.
Здесь, кто не смел, бесследно канет в Лету:
Кто струсил, вряд ли будет воскрешён.
И сказка, вроде, это, и потеха,
И вот уже горишь ты нагишом.
Научит прясть она, варганить зелье…
Служением ей, ты выполнишь обряд,
И если тьмой не будешь поглощённым,
Рождённым вновь ты вынырнешь назад.
Смерть
Я не боюсь Смерти извне.
Там, вовне, нет ничего того, чего нет во мне.
Каждый день она ходит за мной по пятам:
Где проявляюсь я, и она там.
Смотрит глубоко, я бы даже сказала глубинно,
Её почти никому из ныне живых не видно.
Безликая, бескомпромиссная моя подруга,
Мы с ней чётко понимаем друг друга.
Нрав у Смерти спокойный, прямой и простой,
Машет порою своей острой косой,
Да так, что летят щепки и ветки,
В эти моменты я держусь предельно крепко.
А потом она, такая: «Ну, тебе понятно!?» –
Я сразу перестаю играть в куклы и прятки,
Недосказанности, верить в иллюзии лести,
И в таком странном взаимодействии
Мы уже много земных лет вместе.
Всё чаще ощущаю её прикосновение и дыхание,
Ловлю самые яркие инсайты и осознания.
Даёт время, скалится своим ничем и обнажает жилы:
«Блюй, сдыхай, чувствуй, благодари, что… все живы».
Я не верю в приход Смерти извне.
Там, вовне, нет ничего того, чего нет во мне.
Войны, смерчи, пожары, цунами…
Смерть приходит всегда изнутри.
Она всегда с нами.
Смех над собой
Мы все немного не в себе.
Ну ладно, многие и много.
И открывая новый мир,
Как новую главу Толстого,
Я знаю, кто умрёт в конце,
А кто прославится масонством.
Не быть вовек в кромешной тьме,
В душе однажды всходит солнце.
И где-то теплится рассвет,
Лучи пронзают горизонты.
И силы, спящие в зиме,
С весной пришедшей
Льются звонко,
И я смеюсь им в унисон
Всем сердцем
Искренне и смело,
Как Пьер безудержно в тюрьме,
Свободный духом, пленный телом.
И, хороня инфантилизм,
Как похоронен был Болконский,
Процессия уходит в жизнь,
Уносит звук с собою звонкий.
И стёрты грани между всем…
А то, чем я в себе гордилась,
Лишь порождает этот смех.
Смех над собою – божья милость.
Снег
Город наш был призрачно-бумажным,
Жизнь в нём наполнялась лишь надеждой
И воспоминанием,