Дочь Монтесумы. Генри Райдер Хаггард
он обронил, что в порту бросил якорь испанский корабль с товарами. Мой отец сразу насторожился и спросил, кто капитан этого корабля. Сквайр Бозард ответил, что не знает его имени, однако видел капитана на базарной площади; это высокий, статный мужчина, богато разодетый, с красивым лицом и со шрамом на виске.
Услышав его слова, моя мать побелела, несмотря на свою смуглую кожу, и пробормотала по-испански:
– Святая Мадонна! Только бы это был не он!
Отец тоже встревожился и начал подробно расспрашивать сквайра, как выглядит тот человек, но ничего толкового больше не узнал. Тогда он наспех попрощался с гостем, вскочил на коня и поскакал в Ярмут.
В ту ночь моя мать не сомкнула глаз. До утра просидела она в своем глубоком кресле, о чем-то раздумывая. Я простился с ней и пошел спать, а когда поутру спустился вниз, она сидела все в той же позе. До сих пор помню, как я приоткрыл дверь и увидел ее: мать была неподвижна, ее лицо казалось совсем белым в предрассветном сумраке майского дня, а ее глаза были устремлены на решетку входной двери. Я сказал:
– Вы сегодня рано поднялись, мама.
– Я совсем не ложилась, Томас, – ответила она.
– Но почему? Чего вы боитесь?
– Я боюсь прошлого и боюсь будущего, сынок. Только бы твой отец вернулся!
Часов в десять утра, когда я уже совсем было собрался в Банги к моему лекарю, который учил меня искусству врачевания, отец прискакал домой. Мать, ожидавшая его у порога, бросилась ему навстречу. Соскочив с коня, отец обнял ее и сказал:
– Не беспокойся, родная! Это, наверное, не он, у него другое имя.
– Но ты его видел? – спросила мать.
– Нет, он провел ночь на своем корабле, а я торопился к тебе, потому что знал, как ты беспокоишься.
– Я была бы спокойнее, если бы ты его увидел своими глазами, дорогой. Ведь ему ничего не стоит изменить имя!
– Об этом я не подумал, – проговорил отец. – Но ты не бойся! Если даже это и он, если даже он осмелится появиться в дитчингемском приходе, здесь найдутся люди, которые знают, как с ним поступить. Однако я уверен, что это не он.
– И слава Богу! – ответила мать.
После этого они заговорили, понизив голос, и я понял, что мне не следует им мешать. Захватив свою тяжелую дубинку, я вышел на тропинку, ведущую к пешеходному мостику, но тут мать неожиданно окликнула меня. Я вернулся.
– Поцелуй меня перед уходом, Томас! – сказала она. – Ты, наверное, удивляешься и спрашиваешь себя, что все это означает? Когда-нибудь отец тебе все объяснит. А я скажу только одно: долгие годы мою жизнь омрачала страшная тень, но теперь я верю, что она рассеялась навсегда.
– Если эту тень отбрасывает человек, то ему лучше держаться подальше вот от этой штучки! – сказал я, со смехом подбрасывая свою тяжелую дубинку.
– Это человек, – ответила мать. – Однако если тебе когда-нибудь и доведется его встретить, разговаривать с ним надо не палочными ударами.
– Не спорю, мама, но в конечном