Месье Террор, мадам Гильотина. Мария Шенбрунн-Амор
поднялась на эшафот в алом одеянии отцеубийцы, так и не обвинив ни в чем Габриэль. Да и гнусному навету домовладелицы, что соседки якобы донесли на булочника, он ни на секунду не поверил. Но раз он все-таки выслушал поклеп мерзкой бабы, то, как человек чести, теперь был обязан опровергнуть его, а заодно разобраться в судьбе мадам де Жовиньи. Просто чтобы увериться, что дамы к этим трагедиям совершенно непричастны.
Вот только с утра дела чести пришлось отложить: дядюшка вознамерился принять свою еженедельную ванну, а тут не родное Рогачёво, где двести человек челяди и достаточно приказать истопить баньку. Сам Александр в Париже посещал городскую мыльню у моста Турнель, там даже горячая вода имелась, но брезгливый Василий Евсеевич наотрез отказался появляться в этом «рассаднике неаполитанской заразы». Пришлось идти к Жанетте, одалживать огромный чан, волочь его на кухню, потом десять раз бегать с ведрами к уличному колодцу, одновременно растопив печь и нагревая натасканную воду в котле. Наконец все было готово для омовения.
Дядюшка с сомнением оглядел высокую бадью:
– И как в эту бочку забираться? Ну и пакость же – это чужеземное мытье в лоханке! Да ты со мной не сиди, милый друг, иди куролесь, я прекрасно сам со всем справлюсь.
Скинул с дородного, но крепкого тела шлафрок, оставшись в муслиновой сорочке, со стоической миной пытаемого римлянами мученика вскарабкался на табурет и с него плюхнулся в воду. Александр подтер с паркета лужи и укутал края ванны вокруг дядюшки простыней, чтоб вода не стыла.
Василий Евсеевич покряхтел, устроился в бадье поудобнее, попросил:
– Угоди старику, принеси газеты. И чашечку кофия свари.
– Кофий у нас только желудевый, – предупредил Александр, с сомнением нюхая коричневый порошок.
– Очень плохо, – пожурил его дядюшка. – Спрашивается, за каким чертом собрались освобождать чернокожих в Санто-Доминго, когда это лишает нас кофия и сахара!
– Не может нация, выбравшая свободу, оставить людей рабами.
– Экие глупости! Дворян обезглавили, крестьян реквизициями продовольствия ограбили, торговлю максимальными ценами уничтожили, богатых принудительными займами разорили и последний сук, на котором сидели, колонии, и тот усердно под собой пилят. Зато хорошим тоном стало рубить головы и одеваться как сапожник, – Василий Евсеевич кинул осуждающий взгляд на длинные портки племянника, недовольно поплескал ногами: – Холодно что-то, дружок. Ты не сиди как в гостях, подливай кипяточку-то. – Принял из рук Александра готовый кофий, попробовал, сморщился, вернул чашку: – Нет, не понимаю, что ты в этом напитке находишь. Уж насколько я неприхотлив, но эту санкюлотскую бурду пить решительно не могу. Мало того, что эти разночинцы данную от Бога власть свергли, они нас еще и желудевым отваром потчуют!
– Дядя, эти разночинцы – великие люди, светочи человечества! С Вольтером сама императрица переписывалась, а Дидро к ней даже в гости приезжал, и она с ним подолгу беседовала.
– Это не Дидероты и Жан-Жаки великие, а императрица наша великая. Своим