Птенчик. Хельга Делаверн
во всей красе. И расстроился, не обнаружив в нём ничего, кроме отцовского «форда»; даже бутылки с разноцветной жидкостью, как в гараже Карлы, и потрёпанные журналы, как в гараже Чака, не валялись.
Риккардо надул губы.
– А где бог?
Брат присел перед ним на корточки.
– Какой бог?
– У дедушки в гараже живёт бог. Я видел его статую!
– У дедушки нет гаража, птенчик. У дедушки есть капелла, в которой он молится.
– Святилище?
– Святилище.
– Мама сказала «гнусным тёткам», что папин гараж – святилище. Разве вы с папой не молитесь здесь?
– Нет. В гаражах не молятся, для молитв есть церковь.
– Но мы не ходим в церковь.
– Не ходим.
Риккардо вздохнул.
– Человек должен быть образован…
– Трудолюбив и набожен. Всё верно.
– Ты не расскажешь папе, что я хотел помолиться в его гараже? Он рассердится.
– Не расскажу,– брат притянул Риккардо к себе.– Это будет наш с тобой секрет.
И хотя Риккардо ожидал от отцовского гаража что-то большее, чем железный короб для стоянки автомобилей и велосипедов, тем не менее, он с радостью закатывал туда, куда имели доступ только взрослые мужчины – отец и брат, а теперь и он сам —свой «швинн» до ноября 1974 года: в ноябре 1974 года в гараже поселилось чудовище.
У него не было ни когтистых лап, ни острых клыков, ни волосатого туловища, зато было четыре колеса и блестящий красный корпус; и имя у чудовища тоже было – «Ламборгини Каунтач», но мать называла «чудовище» стелой. Она кричала: «В день, когда мы потеряли нашего первенца, ты идёшь и покупаешь себе автомобиль, Аурелио! Это не машина, это стела для нашей семьи!».
Риккардо не знал значения слова «стела», но понимал, что если отец не избавится от чудовища, то оно всегда будет напоминать, что в их семье был ещё один ребёнок, что у Риккардо был старший брат.
Отец не продал Ламборгини, но и не садился за его руль: с ноября 1974 года автомобиль покрывается пылью в гараже.
Риккардо остановился и посмотрел через плечо: мистер Бигль запаниковал, что затронул запретную тему, спрятался в в своём домике и задёрнул в ней шторы; вспоминать и говорить о первом сыне отец не позволял ни прислуге, ни матери, ни Риккардо.
Риккардо нажал на кнопку и перестал имитировать кашель, но вытащить костяшки пальцев изо рта не рискнул: слишком долго он копил эту боль, чтобы сейчас она вырвалась беззвучно.
Скрипнув, крышка медленно поплыла вверх, и Риккардо представлял, как красное чудовище высовывает когтистые волосатые лапы, обнажает острые клыки и затаскивает его вглубь гаража, где разрывает на тысячи частей, чтобы лакомиться им было удобнее. Разрывает под молитвы и шёпот Риккардо, в которых он благодарит чудовище за смерть, за то, что оно избавляет его от страданий, от мучительных мыслей о брате, которого Риккардо больше никогда не увидит, который не починит его велосипед, когда с того вновь слетит цепь, не подкатит к его тарелке пластмассовый шарик за ужином, не заступится за него перед отцом,