Мир не для слабых женщин. Алёна Белозерская
тебе, естественно. Кроме тебя, в этой жизни меня ничто не интересует.
– Не утрируй, – Маша обняла отца за плечи. – А как же мама? Работа?
– Ты – самое важное.
Маша еле слышно вздохнула и прошлась по комнате. Она рассматривала семейные фотографии, делая вид, что увлечена этим процессом, но на самом деле раздумывала, с чего начать интересующий ее разговор. Взяв в руки один из снимков, Маша улыбнулась. На фото ей было чуть больше пяти лет, сделал его отец во дворе, где была квартира родителей. Маша сидела посреди цветочной клумбы и смеялась. Во рту у нее отсутствовало несколько зубов, выглядела она комично, но явно была счастлива. Маша обернулась и задумчиво, словно впервые оказалась здесь, осмотрела комнату. В этой квартире прошли ее детство и юность. Это были хорошие годы, порою радостные, порою – наполненные слезами и подростковыми проблемами, о которых уже давно забыла, но здесь Маша всегда чувствовала себя под защитой. Впрочем, так и должен ощущать себя ребенок в доме, где много тепла и взаимного внимания друг к другу.
Родители отказались переезжать из этого района в более престижный даже после того, как Машин отец стал владельцем небольшой стоматологической клиники и дела его стремительно пошли в гору. Можно было продать эту «трешку» и купить дорогие изысканные апартаменты, но они решили, что не станут менять образ жизни, который им очень нравился. Тихие ужины в небольшой уютной кухне, чтение книг при мягком свете ламп в гостиной, совместный просмотр фильмов, когда члены семьи сидят, укутанные теплыми пледами, рядышком, – так проходили вечера в дома Калининых. Мама не захотела менять «счастливые стены» – помнится, именно так она выразилась, – на новую территорию, которую пришлось бы заново наполнять приятными воспоминаниями и положительными эмоциями. Трех комнат было всем вполне достаточно, и вопрос о переезде больше не обсуждался, в особенности после того, как Маша решила стать самостоятельной, сняв вместе с Симой Арифулиной квартиру.
Поставив фотографию обратно на полку, Маша повернулась к отцу. Он сидел на диване и с улыбкой наблюдал за суетившейся дочерью. Сергей Борисович видел, что Машу нечто гложет, но не пытался вызвать ее на разговор, и все же он беспокоился: уж очень взволнованной выглядела его девочка. Усталость проявлялась в виде темных кругов под ее глазами, на щеках дочери горел лихорадочный румянец, Маша казалась нездоровой на вид, но ее взгляд был полон спокойствия и решимости. Сергей Борисович впервые видел дочь настолько сосредоточившуюся. Сейчас он, как никогда ранее, осознал, что его любимая малышка уже давно выросла.
Перед ним стояла красивая молодая женщина, родная и в то же время очень далекая. Длинные светлые волосы аккуратно лежали на ее плечах, безупречную фигуру обтягивало изящное платье. На запястье – браслет, подаренный им Маше в честь ее двадцатилетия. Но главным было ее лицо: с пронзительными черными глазами, белой кожей и яркими губами. Необычайно красивое лицо, дышащее тайной, заставляющее всматриваться в него и не позволявшее оторвать от него взгляд.
– Папа, мне часто снится один сон, – вдруг сказала Маша, остановившись