Разговор с автором. Анна Киселева
прямо сейчас начать читать мне лекцию о правильном чтении, о величии русской литературы и тому подобное. «Сейчас начнется, – подумал я. – Она, похоже, один в один – моя мама в этом плане. Да и чего ожидать?.. Библиотекарь же. Они, наверно, глотку все рвать готовы за этих писак. Как заведет шарманку про нравоучения – не отделаешься. И почему некоторым женщинам так нравится всех подряд переучивать?.. – Я представил, что вместо библиотекаря сейчас стоит моя мама и что бы она сказала. – Зря я вообще начал. Надо с этой темы быстренько съезжать».
– Это все, что надо унести? – реабилитировался я.
Слово «все» прозвучало даже как-то надменно. Будто это ерунда. Но это не ерунда. Книги толстые и их не мало. В один заход точно не управлюсь. Да что там в один. Даже в два – тяжко будет. Я же вам не Дуэйн Джонсон какой-нибудь.
– Да, все эти книги, – ответила Настасья и еще раз указала на них рукой.
Я быстро, не дожидаясь реакции библиотекаря, взял чуть больше половины первой стопки с Достоевским и пошел обратно между стеллажей.
У машины Настасья Евгеньевна меня догнала и любезно открыла багажник. Он у нее был чистый, видимо, заранее подготовленный. Только огнетушитель, маленькая аптечка и постеленное одеялко – ничего лишнего.
Остальные две партии я перетаскал так же быстро, чтоб не вступать больше в контакт с этой надоедливой и громкой библиотекарем. Уже начинало темнеть, когда мы, наконец, сели в машину и поехали в сторону школы.
– Достоевского, значит, не любишь? – сказала Настасья Евгеньевна.
– Если честно, да, – ответил я. – Мне не нравятся его герои.
– А что с ними?
– Слишком страдают.
– Как это, слишком? – усмехнулась она.
– Ну, они же просто лентяи. Сами создают себе проблемы – сами страдают, – ответил я. – По сути, могли бы свою жизнь поменять. То есть, – я запнулся, – они не сильные. Ноют и все.
– Интересное мнение, – еще шире улыбнулась она. – А ты, наверное, никогда не страдал? Сильно…
Я задумался и замолчал. А ведь и вправду. Как раз сейчас-то я и страдаю. При чем так же, как эти чертовы герои. Бессильно и лениво страдаю. В этот момент мне даже отвечать не захотелось. Стало от себя тошно.
– Страдание – это рост. Через муки люди развиваются. И герои Достоевского, в частности Раскольников, потом обретают покой.
Она была бесконечно права. И – надо же – меня это успокоило. Значит, будет все же покой! Будет счастье! Надо просто отстрадать.
– Много читаешь? – опять спросила она.
– Да так… Раньше читал от скуки.
– На остатки знаний от школьной программы твои отзывы не похожи.
И тут она была права. После расставания с Анжеликой я много читал. Читал, чтоб забыться. И Достоевский с его этим Раскольниковым попадался. Он меня тогда взбесил жутко, помню.
– Знаешь, я часто встречаю людей, как ты, – она на долю секунды отвернулась от дороги и бросила на меня взгляд. Я его поймал. – Прочитавших не то и не в то время, спроецировавших на себя и оставшихся