Без Веры…. Василий Панфилов
подкинула воспоминание… о случке, наверное. Иначе я это не могу назвать.
Спит мой папаша с Фросей, так вот. Понятно, что у взрослого мужчины есть… потребности, но Фрося?! Впрочем, сильно пьющему коллежскому секретарю[3] в возрасте под пятьдесят сойдёт и такая. И что-то подсказывает мне, что со служанкой он… хм, спаривается только тогда, когда нет денег на проституток. В общем, та ещё парочка – жаба с гадюкой!
Не дождавшись ни обеда, ни ответа, я удалился в крохотную узкую комнату, напоминающую пенал, и как был в форме, так и завалился на застеленную постель. В голове – каша, впереди – ясное понимание приближающегося Апокалипсиса и острое желание шагнуть с крыши.
Может быть, удар об асфальт закончится тем, что этот кошмар окажется сном, и я, проснувшись, сяду в своей постели. А потом забуду всё, что снилось, и останется только память, что была какая-то гадость… да и чёрт с ней!
…что-то холодное легло мне на раскалённый лоб, а потом сухие пальцы болезненно оттянули веки, едва не надрывая уголки, и в глаза мне заглянула морщинистая, несколько обрюзглая физиономия, украшенная чеховской бородкой, только что изрядно седой.
– Ну-с! – бодро сказала физиономия, обдав запахами лекарств и больных зубов, бесцеремонно вертя мою голову и пристально глядя через очёчки в золочёной оправе равнодушными глазами, – Сколько пальцев?
– Два, – вяло отозвался я, не вполне соображая, – а теперь три.
– Ну, что я могу сказать? – физиономия отпрянула от меня, и я машинально повернул голову вслед.
– Неприятно, разумеется, – с казённым сочувствием продолжил врач, сидя на стуле подле моей постели и отсчитываясь о ситуации стоящему в дверях отцу, – но и ничего страшного. Гимназисты, бывает, от переутомления в обморок прямо в классе падают. А травмы…
Он пожал плечами и заключил равнодушно:
– Ничего страшного. Дети, что вы хотите!
– Так что? – поинтересовался отец, не слишком убедительно показывая голосом озабоченность моим состоянием.
– Недельку пусть отдохнёт, – постановил медик, – записку в гимназию я сейчас же напишу. Где же… а, вижу!
Сев за мой стол у окна, он подвинул чернильницу поближе, проверил перо и быстро набросал записку, вырвав листок из специального блокнота.
– Вот и всё, – медик встал, протягивая записку отцу, – Денька три постельный режим и никаких уроков, а потом можно постепенно вставать.
– Так может, и нечего дома бездельничать? – не к месту оживился отец.
– Ни в коем случае! – заступился за меня медик, – Вы что, нервической горячки хотите?
Он принялся что-то объяснять отцу, поминутно поправляя очки и вставляя в разговор медицинские термины.
– Может, по рюмочке? – предложил Пыжов старший, пытаясь перейти в привычные рамки.
– Хм… – зажевал губами врач, явно напрашиваясь на уговоры.
– Калгановой!? – наступал отец, и медик, так и оставшийся безымянным для меня, удалился
Коллежский секретарь, это десятый класс в Табеле о рангах. Соответствует поручику.