Шум падающих вещей. Хуан Габриэль Васкес
сколько она весит? – спросила Аура.
– Кто?
– Летисия. Мне выдали результаты, она просто огромная. Если через неделю не рожу, надо будет делать кесарево.
– Через неделю, – повторил я.
– Анализы хорошие, – сказала Аура.
– Это хорошо, – сказал я.
– Так ты не хочешь узнать, сколько она весит?
– Кто? – спросил я.
Помню, как она стояла посреди гостиной, на одинаковом расстоянии от кухонной двери и от порожка в коридоре, на нейтральной территории. «Антонио, – сказала она, – нет ничего плохого в том, чтобы волноваться за кого-то. Но у тебя это уже что-то нездоровое. Твои волнения – как будто болезнь, и тут уже я за тебя начинаю волноваться».
Она оставила стакан с газировкой на столе и заперлась в ванной. Мне было слышно, как она открывает кран и набирает ванну. Я представил себе, как она плачет и ее всхлипы смешиваются с шумом воды. Когда я пошел в спальню какое-то время спустя, Аура все еще лежала в ванне: в этом счастливом мире, не ведавшем гравитации, ее живот не был тяжким грузом. Я уснул, не дождавшись ее, а на следующий день ушел, пока она спала. По правде говоря, мне показалось, что на самом деле она не спит, а притворяется, чтобы не пришлось со мной прощаться. Я подумал тогда: моя жена меня ненавидит. И с чувством, очень похожим на страх, решил, что ее ненависть ко мне обоснована.
Я пришел в университет без чего-то семь. Бессонная ночь стояла у меня в глазах, давила на плечи. У меня была привычка ждать студентов снаружи, опершись на каменную ограду бывшего монастырского дворика, и заходить только когда станет очевидно, что большая часть группы уже в сборе. Но в то утро, быть может, из-за усталости в пояснице, а может, потому что когда сидишь, окружающим меньше бросаются в глаза костыли, я решил зайти внутрь и посидеть там. Но не успел даже подойти к своему стулу: мое внимание привлек рисунок на доске. Повернув голову, я увидел пару человечков в непристойных позах. Его член был длиной с его руку; у нее не было лица, лишь меловой круг и длинные волосы. Под рисунком печатными буквами было написано: «Профессор Яммара вводит ее в право».
У меня закружилась голова, но, кажется, никто не заметил.
– Кто это сделал? – спросил я, но мой голос прозвучал не так громко, как я надеялся.
Лица студентов ничего не выражали; с них словно стерли любое содержание, оставив лишь меловые круги, как у женщины на доске. Я направился к лестнице так быстро, как позволяли костыли, начал спускаться, и когда я миновал рисунок ученого Кальдаса[21], самообладание покинуло меня. По легенде, Кальдас, один из борцов за нашу независимость, спускаясь на казнь по этой самой лестнице, нагнулся подобрать уголек, и палачи увидели, как он начертил на беленой стене овал, перечеркнутый одной линией: «О долгий печальный уход»[22]. Под этим неправдоподобным, абсурдным, без сомнения апокрифическим изображением я проковылял с бьющимся сердцем и потными ладонями, вцепившись в костыли. Галстук терзал мне шею. Я вышел из университета и пошел
По легенде, перед смертью Кальдас нарисовал на стене углем овал или букву «о», перечеркнутую поперек. Этот символ можно описать как «o larga y negra partida» (буквально – «длинная черная рассеченная буква о»), что звучит по-испански так же, как «о долгий печальный уход».