Под парусами клиперов. Валерий Николаевич Шпаковский
поколения будущего строителя коммунизма. То есть родители передали мне его в том нежном возрасте, когда он уже осознанно перестал рыдать и писаться по любому поводу и смотрел на окружающий его мир широко раскрытыми глазами будто он – этот мир создан только для него. Надо было доказать ему, что не всё здесь так просто!
Я особо не роптал и принял как должное эту обязанность и не только потому, что родителей положено слушаться, а потому что этот малыш с пухлыми щёчками начал мне нравиться. Практически всё свободное от школы и уроков своё драгоценное время я должен был проводить с ним. Ну и ладно, проводил как мог это сделать пацан на пять лет старше этого бутуза. Я таскал его везде по своим мальчишеским делам, по всем подворотням нашего двора, стараясь не отстать от своих друзей и сверстников. Этот малыш с пухлыми щёчками и ясным взором начал мне нравиться, потому что не роптал и не возражал куда я его потащу, ему было пофиг, хоть в пыльные подвалы нашего дома с его тайнами, хоть на крыши гаражей возле соседнего забора школы, хоть на меняльные торги старьёвщиков по субботам.
Да, были тогда времена, в нашем детстве, когда в городские дворы на телегах запряженных парой лошадей приезжали по субботам откуда-то старьёвщики. Некоторые дети сейчас и слова такого не слышали, а мы слышали, видели, ждали и даже участвовали в первом в своей жизни опыте бартерного обмена. Приехав часов в десять утра в наш двор старьёвщик – пожилой небритый мужик цыганистого вида громко звонил в коровий колокольчик и кричал о том, какие товары у него сегодня есть, также он предлагал хорошо наточить ножи на наждачном круге. Денег за свои товары он не брал. Ему нужны были только тряпки в виде старой одежды, иногда стекло или бумага. Все цены своих товаров у него были описаны в граммах принимаемых тряпок на плакате, прикреплённого к хомуту лошади.
Сначала к нему выползали старухи, ждавшие его с прошлого приезда, что-то обменять или взять то, что сразу не взяли; затем взрослые наши родители. Они выходили иногда просто чтобы заточить хорошо ножи или ножницы, а иногда собрав старые тряпки, которых и так было мало после войны старались что-нибудь обменять на новые вещи. У старьёвщика был всегда тогдашний дефицит: иголки для швейных машинок и губная помада.
Члены партии и лётчики не выходили на такие обмены – им нельзя было, на партсобраниях им говорили, что это пережиток нэповского времени и начало периода первоначального накопления капитала по Марксу, а не помощь стране после войны.
У нас сосед по квартирной площадке справа был лётчик, он ходил в красивой форме, ездил на мотоцикле с коляской, а по субботам охотился. Когда вечером он приезжал с охоты пьяный, то потом обрабатывал добытых уток в подвале нашего дома. Иногда он просто так дарил уток и нам, пацанам приходившем смотреть на это дело и ругал свою жену за то, что она ходила к старьёвщику и компрометировала его-советского лётчика.
После обеда приходило наше время, и все шпана с нашего двора шла к этой волшебной телеге. Да, повозка