Россия – наша любовь. Виктория Сливовская
орать вторым голосом. Я также любил репетиции, потому что ведущий, худой блондин с веселыми глазами, смешил нас, уже не помню как. Так что я не стал пропускать эти занятия, которые, кроме того, считались участием в «общественной работе». Этот хор был не просто пением во славу муз. Должен был состояться большой польский концерт, праздничный художественный вечер: чтение, песнопения, польские народные песни, монологи – не дай Бог! – юмористические и выступление нашего хора. Из всего перечисленного я, прежде всего, помню чудовищное исполнение на уже упоминавшемся аккордеоне известного «Кавалерийского марша». Под звуки известной мелодии я мысленно пел: «И он обос… и он обос… и он поскользнулся и упал на ж… и упал ж… и упал на большой валун». И я краснел из-за исполнителя перед какой-никакой музыкальной публикой. Мы выходили толпой, и я услышал слова по-русски: «Ну и Демьянова уха!». Явно это была оценка наших артистических усилий через сравнение с басней Крылова, ставшей синонимом чрезмерного и продолжительного гостеприимства.
Вот, что я писала об этом мероприятии в письме от 29 апреля 1950 года: «Дни текут довольно однообразно. Мы подготовили вечер польско-советской дружбы в одном из ленинградских театров. Был посол, у которого мы были на приеме «с бокалом вина» – рассказывали о нашей жизни.
Вечер прошел хорошо, его хорошо поставили коллеги из Театрального института. Был только слишком длинным – продолжался до полуночи, а поскольку общей темой был „Путь польского пролетариата к социализму”, то не обошлось без язвительных замечаний, что вечер был „(…) долгий и мучительный как путь польского пролетариата к социализму”. Еще кто-то вспомнил о басне Крылова…».
Подобным образом тянулись и общие собрания Землячества, во время которых нас идеологически воспитывали: сначала зачитывался реферат, написанный как под копирку на основе изданий «Нове дроги» и «Трибуна Люду», или, возможно, книжки агитатора, затем следовала якобы спонтанная дискуссия. На всякий случай она была подготовлена заранее, а я однажды исполнял роль диспутанта. Товарищ Коваль предложил мне выступить на очередном собрании (предложение звучало как приказ).
– О чем? – спросил я.
– О классовой борьбе в Белостоцком районе. – Действительно, оттуда я выехал на учебу.
– Какой борьбе? За что? – я вытаращил глаза.
– Ну, в Белостоцком районе. Возьмешь последний журнал «Нове Дроги», там об этом подробно написано. Выступишь.
Я взял его, подготовился, а как же. Я сидел рядом с Романом где-то посередине большой аудитории. Я поднялся с листком в руке, чтобы заявить свое участие в дискуссии, когда Роман вырвал его у меня из рук, говоря: «Только без бумажки». Я пробубнил свое, без шпаргалки. Но переживал страшно. Меня даже похвалили.
На этих бесконечно тянущихся заседаниях не понятно было, чем заняться. Все ходили курить, я тоже поднял руку, чтобы пойти курить. Было хотя бы хоть чем-то заняться до окончания собрания. Наконец мы расходились. Какое же я испытывал чувство