Как закалялась жесть. Александр Щёголев
включено ночное освещение. Ледяная синева висит в палате, позволяя рассмотреть, что одеяла лишился не я один. Спящие Егоров и Тугашев также открыты для чужих взглядов. Некто в простыне явно рассматривает нас троих, словно выбирает. Наконец подходит к Тугашеву, склоняется над ним… В призрачном свете ночника лезвие ножа кажется картонным, ненастоящим.
Нож?!
Никаких сомнений. Коротким точным ударом пришелец вгоняет оружие в грудь спящего – в область сердца.
И тут же – металлический стук оживляет жуткую тишину. Похоже, привидение что-то рассыпало по полу.
Остатки наркоза слетают с Тугашева, как кожура с луковицы. Товарищ капитан распахивает глаза, явно не понимая, где он и что с ним. Пытается приподнять голову, затем пытается заговорить. На губах его пузырится кровавая пена, рукоятка ножа вибрирует вместе с диафрагмой. Убийца наваливается – держит жертву, смотрит, как человек умирает.
Тот умирал минут пять…
Что происходит? Совершается преступление или акт милосердия?
Как бы там ни было, я готовлюсь защищать свою жизнь. Я готовлюсь сорвать с ночного зверя покрывало, едва тот приблизится на расстояние удара. Моя единственная рука – это, знаете ли, тоже оружие… Однако ничего такого не нужно. Время подвигов еще не настало. Убийца уходит, оставив труп в постели; он уходит на лестницу, закрыв второй этаж на ключ.
Конец приключению.
Я вскакиваю.
Меня лихорадит.
Встав на краю кровати, осматриваю палату. Дверь к тете Томе закрыта – это в высшей степени странно. Спустившись на пол, я добираюсь до ее комнатенки, приоткрываю дверь, заглядываю в щелку… Жива старушка, надо же. Просто спит.
Идиллия.
Как кстати ее разморило, отметил бы проницательный сыщик.
Тугашев тоже спит – по своему. Я зачем-то тороплюсь к нему. Он мертв, мертвее, чем свет больничного ночника. Мертвенно-синие глаза открыты, из груди торчит рукоятка кухонного ножа. Прощай, Рома; возможно, тебе повезло… Обыскиваю пространство вокруг его кровати и обнаруживаю на полу несколько похожих ножей. Вот, оказывается, что выронил гость. На лезвиях – надпись: «SAAB».
В доме, нашпигованном хирургическими инструментами, убивают кухонными ножами? Смешно…
Я возвращаюсь к себе, не притронувшись к трупу. И, тем более, совершенно незачем бить в барабаны или, там, трубить в трубы, созывая здешних нелюдей. С какой стати я должен поднимать тревогу? Лучшая линия поведения – забросить на свою кровать одеяло и возобновить прерванный отдых, что я и делаю.
Случившееся – не моя проблема.
Три дня назад
Продать человека по частям гораздо выгоднее, чем целиком…
22.
Все смешалось в доме Облонских, написал бы по этому поводу классик.
Разумеется, то, что многие годы творилось на втором этаже, можно было квалифицировать, как серию предумышленных убийств, однако никто из хозяев дома не согласился бы со столь вульгарной формулировкой. Метаморфозы, происходившие с пациентами, ни в коем случае не являлись причиной