Без Царя…. Василий Панфилов
как всегда медленно, вбивая движения в подкорку. Я делаю иногда эти упражнения, но так, от случая к случаю. С перерывами в несколько месяцев.
Я уже успел пропотеть и сбить руки, когда неожиданно в дверь позвонили. Похолодев, я вбил обойму в рукоятку и…
– … ой, барышни приехали! – суетилась в прихожей Глафира, сияя искренней радостью и помогая им разоблачаться.
«– Как нельзя вовремя» – мелькнула сардоническая мысль, и я вышел встречать сестёр.
– Алексей! – обрушился на меня вихрь объятий, тормошений и поцелуев, едва уловимо пахнущий духами, – Как мы рады тебя видеть!
– … завтра утром уезжаем, – делилась Люба, помалу кусая знаменитые пирожки Глафиры и закатывая глаза, показывая млеющей служанке, как она скучала без её стряпни, – я оказией воспользовалась и…
… дальше, очевидно, было то самое, женское, от чего у меня только белый шум в голове и отдельные слова, никак не вяжущиеся друг с другом.
– … а по подолу пустим… – поясняла Люба.
– … нет, нет и нет! – Нина энергично размахивает руками, изображая не иначе как флажковую азбуку, а далее снова женский шифр, в котором я понимаю только междометия.
«– Как мало человеку нужно для счастья, – старательно удерживая покерфейс, думал я, – замуж позвали, и всё, переменился человек». Не выдержав этого потока сознания, извинился самочувствием и ушёл к себе.
Достаточно быстро тон разговора переменился, и через закрытую дверь до меня начали доноситься фразы о счастье материнства, хихиканье и все эти словечки, которые в общем-то невинны, но тон…
… но хихиканье! Ужасно, право слово. Понимаю умом, что ничего «такого» в гостиной не говорят, но не могу отделаться от ощущения, что они тайком листают иллюстрированную «Камасутру», не меньше!
Потом они несколько угомонились и я вышел в гостиную. Люба, которую опять повело на ностальгию по тому, чего никогда и не было, начала вспоминать какие-то эпизоды из детства, густо приправляя их фантазией и розовыми соплями.
Я сдерживался, напоминая себе, что через три недели она выходит замуж, но помогало слабо. Особенно с учётом надвигающихся революционных событий…
Досиделись допоздна, и до появления папеньки. Растрёпанный, с мутными глазами и невообразимо воняющий алкоголем, перегаром, табаком, дешёвыми женскими духами и почему-то маринадами, он с трудом держался на ногах, вцепившись в дверной косяк.
– Юрий Сергеевич… – тут же захлопотала Глафира, подбегая к нему и норовя подлезть под руку, чтобы подпереть нетвёрдо стоящее тело.
– Я сам, – решительно отстранив горничную, с трудом выговорил дражайший родитель, и сделал первый шаг, расставив по-кавалерийски ноги.
– Эк, эк, эк… – говорил он при каждом шаге, приседая всё ниже и ниже, пока я не подхватил его под руки.
– А? – уставился на меня папенька, и опознав, полез с поцелуями и признаниями в любви.
– Наследник, – он нетвёрдо выговаривал слова, так