Знание в контексте. Игорь Прись
не существует теории истины как соответствия, некоторого механизма (техники), позволяющего установить истину[27]. Истина, таким образом, имеет контекстуальное и субстанциальное измерения; она зависит от контекста употребления понятий, и не является просто поверхностным свойством лингвистических высказываний. «Контекст, – как пишет Бенуа, – это не столько внешнее ограничение смысла – как если бы реальность, так сказать, ударяла по смыслу извне – сколько проявление того, что смысл эффективно укоренен в реальности, а также то, что способствует конституированию самого смысла» [14, р. xii] (см. также эпиграф к этой книге).
Понятие истины как соответствия в рамках контекстуального реализма может быть модифицировано следующим образом: истина – соответствие в контексте, то есть соответствие, укоренённое в реальности. Эта формулировка не тривиальна, так как она указывает на вторичность понятий истины и знания по отношению к понятию реальности, а также на вторичность понятия истины по отношению к понятию знания, предполагающего полнокровный контакт с познаваемыми вещами (знание – знание самих вещей). Аналогичным образом контекстуализируются другие эпистемические понятия. Отметим, что понятие контекста также играет терапевтическую роль. Оно указывает на необходимость внимательного отношения к конкретным условиям употребления понятий, то есть их реальному употреблению. В этом смысле контекстуализм не теория, видоизменяющая традиционный реализм, а правильно понятый реализм [13–14]. Реализм, не принимающий во внимание, что контекстуальность есть эпистемическое и онтологическое свойство реальности, превращается в плохую метафизику, имеющую дело не с реальностью, а её тенью.
Метафизическая теория истины как соответствия отвергается терапевтическими подходами позднего Л. Витгенштейна, Дж. Л. Остина и Ж. Бенуа, развивающего версию витгенштейновского контекстуального реализма [13–16]. Нет никакого предопределённого механизма, позволяющего установить истинность высказываний в новых случаях. Установление истины требует суждения в соответствии с определёнными нормами/правилами. Витгенштейновский анализ проблемы следования правилу показывает, что, вообще говоря, нет правила для следования правилу. Точнее говоря, в общем случае не существует метаправила, позволяющего применить данное правило в конкретных условиях.[28] Корректность суждения (применения правила) устанавливется в контексте в рамках практики делания суждений (применения правила), предполагающей знание, как делать суждение (следовать правилу) в той или иной области, о том или ином предмете. Употребление правила – языковая игра.
Для Витгенштейна знание контекстуально, поскольку это понятие для него сопряжено с понятием языковой игры, а языковые игры всегда новы и контекстуальны по самой своей природе. То же самое можно сказать о понятиях истины, обоснования, очевидности. Как следствие, существуют различные их виды.
Истину можно рассматривать как нечто предопределённое в устоявшихся, постоянно повторяющихся, воспроизводимых случаях. В этих случаях может существовать фиксированный механизм установления соответствия между языком и фактами. Принимая терминологию Витгенштейна, мы говорим, что такие случаи относятся к устоявшейся «форме жизни». Например, в устоявшейся области научного исследования роль такого механизма играет устоявшаяся теория.
На самом деле, это понял ещё Кант – прагматист avant la lettre, как считает Р. Брэндом. Аналитический прагматизм Брэндома пытается синтезировать прагматизм, эмпирицизм, натурализм и рационализм [17]. Брэндом также интерпретатор Гегеля [18]. Несмотря на то, что его неогегельянская позиция в значительной мере идеалистическая, на наш взгляд, она может быть преобразована в к-реализм [19]. Мы упоминаем здесь позицию Брэндома в связи с к-реализмом, поскольку его нормативный прагматизм тоже вдохновляется поздним Витгенштейном.