Роковая Маруся. Владимир Качан
в руки чашечку саке, то и получится типичная стареющая гейша, которой явно есть что вспомнить, но которая никогда об этом не расскажет. Митя – так его звали все, и в этом театре тоже, когда он подвозил сюда Машу на «Мерседесе». «Мерседес» в Москве тогда был редкой машиной, не у каждого был знакомый с «Мерседесом», а Митя был знакомым всех артистов этого театра. Для нищих артистов он был человеком другого мира, высших сфер, в которых были и заграница, и «Мерседесы», и валюта, и специальные магазины; его пухлую руку пожимали Ростропович и Рихтер, поэтому многие считали за честь, когда Митя, подвозя Машу, нередко вылезал из машины поздороваться и поболтать с ними: «Что-то устал. Вчера только из Аргентины. Тяжелый перелет. Застряли в Париже на сутки». (Хотя как это можно застрять в Париже?..)
Для всех он был Митя, а для Маши – Митричек, так она (и только она) его звала. В глаза и за глаза – только Митричек: «Сегодня не могу, очень жалко, но не могу, сегодня Митричек улетает в Японию, мне надо пораньше быть дома». А еще они звали друг друга «лапа» и «малыш». Обращение «малыш» плохо вязалось с Митиным обликом, но им так нравилось, что уж тут поделаешь, спасибо, что не «пупсик» и не «зайка». Но когда я слышал эти «малыш» или «лапа», полные прилюдной ванильной нежности, у меня ломило зубы и вся нервная система вопила: «Не на-а-адо!»
Как-то раз я был приглашен к ним в гости. Гости собрались по поводу годовщины смерти Митиного отца, тоже известного музыканта. Мне открыл Митричек и сразу поцеловал, я не успел увернуться, потому что мое внимание было поглощено дверью из тяжелого металла с серебряной отделкой. На двери была табличка из белого, опять же, металла, с фамилией, а в двери – минимум пять замков. Наверное, это все было правильно, потому что если бы какой-нибудь домушник проник в эту квартиру, он бы недаром поработал. Однако эта затея была бы обречена: при одном взгляде на эту дверь нетрудно было понять, что ее можно только взорвать, но дальше будет сигнализация.
Хоть и большая у них была квартира, однако в той комнате, где гости сидели за столом, повернуться было негде. И все разом было призвано поразить воображение человека, впервые эту квартиру посетившего. Это вам была не комнатка Коки с чучелами, тут было намешано вопиющее разнообразие вкусов, эпох, интересов, но все имело одно общее: все было солидно и дорого. Тут был и старинный шкаф с хрусталем, и другой антикварный шкаф с фарфором, и третий шкаф с редчайшими книгами, которые тогда можно было купить только за границей и еще неизвестно как через эту границу провезти домой, например там стояло все, что к этому времени написал Солженицын, и это, помимо зависти, еще вызывало уважение к храбрости хозяев. На самом-то деле все просто: одним – можно, другим – нельзя. Мите было можно. Но нельзя было не отметить, как тонко гармонировали по цвету переплеты книг с обоями и друг с другом. На одной стене висела коллекция сабель, кортиков, ятаганов, мачете и другого холодного оружия; на другой стене – коллекция охотничьих ружей; в углу – скромное собрание икон. Кроме того, подсвечники, канделябры,