Я же твоя дочь. Светлана Низова
смерти дедушки словно что-то сломалось, и радостный пухлый ребенок все реже появляется в моих воспоминаниях, но еще не уходит совсем.
Помню как мама играла со мной в куклы, правда не во все. Часть кукол в доме трогать было нельзя, это были ее куклы, мне можно было их потрогать или посмотреть, только когда я болела. Тогда аккуратно, одним пальчиком, можно было коснуться идеальные белых волос или маленьких тапочек, совсем как настоящих, на красавице кукле. Мои пупсы были попроще – большая голова, мягкое тело, пластиковые волосы. Такие пупсы доставались мне от взрослых двоюродных сестер, ни идеальных гладких волос, ни красивых платьев у них не было, но меня это не очень расстраивало: значит так надо.
В детском саду у других ребят мамы ходили на работу, они были продавцами, учительницами, врачами. Моя мама на работу не ходила, всем знакомым, когда ее об этом спрашивали, она отвечала: а куда я Катю дену? Получалось, что не работала она из-за меня. Мне почему-то было очень стыдно за это. Значит у нас мало денежек из-за того, что меня некуда деть.
После того, как умер дедушка, продукты приносила бабушка, она работала уборщицей в школе и вела свое хозяйство. Сама без дедушки она не справлялась, пришлось продать коров, свиней, кур, мотоциклы и рабочие инструменты. Остался только маленький огородик с кустами ягод, луком и картошкой. Иногда помогала тетя, сестра мамы. Маму она не любила, помогать не хотела, но иногда жалела, и для меня приносила продукты и немного денег. Тетя была обеспеченная и зарабатывала прилично, но делиться было не в ее правилах.
Иногда мама искала мне нового папу, хотя я тогда не знала, куда делся старый. Она выбирала свою лучшую фотографию, сделанную еще до рождения меня и отправляла ее в газету, писала, что познакомится с мужчиной для с/о без в/п и не из млс. Изредка к ней в гости приезжали мужчины. Меня отправляли к бабушке и вечером возвращали домой. Про новых пап мне ничего не рассказывали, иногда на балконе я находила недокуренный бычок от сигареты, а в холодильнике остатки вкусного стола, которым мама всегда встречала кандидатов в папы. Мне такие вкусности доставались только в новый год или после подобных свиданий.
Но есть и воспоминания, которые я гоню из своей головы. Воспоминания, которые не имеют под собой никаких страшных насильственных действий, но почему-то, если достать их наружу, внутри появляется страх и сковывающее чувство, как будто кусок льда застрял в горле.
Когда маме надоедали ее куклы, игрушкой становилась я. Она всегда укладывала меня с собой спать, хотя с раннего детства у нас была возможность спать в разных кроватях. Даже когда мне было лет пять и я уже отлично себя контролировала, она все равно надевала на меня нелепый подгузник из целофановых пакетов, пеленала в плед или одеялко, которое бережно хранила с моего рождения. Я ненавидела наступление ночи, боялась темноты, не понимала, почему меня, достаточно взрослого ребенка, заворачивают в отвратительное рыжее одеяло и заставляют сосать соску. Ее я выкидывала под кровать при первой же возможности.