Шкаф с кошмарами. Олег Кожин
кокон остановился напротив Агаты. Волосы на секунду опали, выпуская наружу ссохшуюся руку. Желтый заточенный ноготь срезал с девушки остатки сети. В тот же миг тонкие белесые черви рванули к Агате со всех сторон, приподняли под потолок, спеленали, забились в рот. Агата выгнулась, беззащитная и безгласная, способная кричать лишь глазами, и Егор понял, что она умирает. Парализующий страх схлынул, уступив место страху за любимую женщину. В два шага Чернов пересек комнату, толкнул дверь и с порога выстрелил туда, где должна была находиться голова Старой.
В маленьком замкнутом помещении выстрел грянул так, что зазвенело в ушах. На стену брызнуло кровью с ошметками мозга, Старая сложилась, как проколотая надувная кукла. Опали седые змеи, а вместе с ними на пол с грохотом свалилась Агата. Вездесущие волосы гнили прямо на глазах, истончались, осыпаясь невесомым прахом. Едва взглянув на тщедушное тело Старой, Чернов метнулся к Агате.
– Сейчас… сейчас, потерпи…
Пистолет нырнул в кобуру. Егор склонился над Агатой. Вроде жива, дышит. Широко распахнутые глаза глядят осмысленно, со странной смесью светлой печали и подлого злорадства. Чернов сквозь рубашку почувствовал, как сократились мышцы пресса, когда острые ноготки прочертили на них какой-то знак. Нутро рвануло так, что он едва не потерял сознание. Егор шумно всхлипнул, падая на залитый кровью пол – крик застрял внутри, сжатый нечеловеческой болью. Кто-то невидимый медленно выдирал его кишки зазубренным крюком. В затянувшей разум багровой дымке медленно взошли зеленые луны Агатиных глаз.
– Тише-тише, Егорка, тише… Это язва, всего лишь язва желудка. Не смертельно, но очень, очень-очень больно. Прости, я не хотела… Нет, хотела, хотела, конечно же, но все равно – прости.
От ее голоса красный пульсирующий туман немного рассеивался. Вслед за глазами проступило лицо, вытянутое, болезненно худое. На желтоватой коже вылезли синяки, отеки и лопнувшие капилляры. Яркие волосы, перевитые леской седины, выцвели, свалялись, прилипли к впалым щекам. Над Егором склонилась незнакомая стареющая женщина, совершенно не похожая на его школьную любовь.
– Ал-ла… – выдавил он, вспомнив.
– Да! Да! Девочка, по которой ты сох в школе, ее звали Алла! – Губы Агаты растянула зловещая улыбка. – Прости. Ты хороший, я говорила, ты хороший человек, Егорушка, но слабый, как все люди, и тупой, как все мужики.
Агата замолчала, кусая сухие губы. Во второй раз за сегодняшний день уверенно расстегнула ширинку Егоровых брюк. Торжественно уселась сверху, упираясь ладонями в его рвущийся от боли живот. Чернов взвыл.
– Ты не понимаешь… ты не представляешь себе… – прерывисто дыша, Агата скакала на нем, и ее голос звенел мартовским льдом. – Ты не сможешь понять, каково это – быть созданным для чего-то и не сметь этого делать! Мы же ведьмы, мы должны губить людей, изводить, уничтожать! А Старая нас – в эти рубахи смирительные, как психов в сумасшедшем доме! И мы не можем, не можем, и живем с этим, мучаемся… столетиями мучаемся!