Памятное. Рената Гальцева
нас в советские времена: «Как мы относимся к балканскому конфликту». Я была вне себя от подобной установки, да еще перед выступлением Аверинцева о Н. Трубецком; ощутила себя в мышеловке, как раньше, в энциклопедии, когда нас загнали в Актовый зал под предлогом совещания, а на самом деле, чтоб коллективно проголосовать за одобрение советской агрессии 1968 года в Чехословакию. (Тогда я встала и вышла из зала, что повлекло затем возмущенный донос в партбюро, – почему Гальцева ушла, я бы тоже хотела так сделать? – и скандал, который, как мог, усмирял А.Г. Спиркин, «мой заступник и защитник», который «спасал» меня, заявляя в партбюро, что ко мне в это время пришел автор. Ему я возмущенно заявила, что он обессмыслил мой поступок. Между прочим, воздержался из всего зала один человек, наш младший редактор – Маша Андриевская3).
Я не удержалась, чтобы по поводу установочного введения к лекции Сережи не высказаться, Сережа тоже был вне себя оттого, что до конференции даются инструкции, в каком духе надо говорить о предмете. И, когда мы переходили в большее помещение для обсуждения доклада, раздумывал о том, правильно ли он сделает, если скажет, что он думает по этому, «установочному» поводу. Я ответила: «Очень даже!». Однако этого не случилось, потому что его ярость была подорвана следующим докладом. Время – враг ярости.
Конечно, Сережа оппонировал апологетам евразийства всем своим стилем.
Раздумывал в связи с евразийством над модной в Европе темой «мультикультурализма» и над захватывающей ролью европейской (вместе с российской) «новой культуры»: «Нельзя сказать, – размышлял он, – что одна культура выше другой, но можно сказать, что одна культура сильнее другой, она способна дать ответы на вопросы, рожденные в иной культуре. Так завоевала Греция Рим (хотя римская история завоевала Грецию). Гораций – кто, как не римлянин, желающий быть греком?!». Я предположила, что сила как-то связана с высотой, с гармонией и степенью отдаленности от примитива (качественный контраст между европейской музыкой и – горловым пением, консерваторией и плясками диких племен вокруг огня…).
Сравнивая два типа евразийства: Н. Трубецкого и нынешнего, Сережа, в частности, заметил: «Сейчас никто не скажет “расовые симпатии”, но – “общие гены”». Мне пришло в голову, если Россия больше не та же: если «”лес да поле” пострадали, а уж “плат узорный до бровей” вовсе исчез», то гены малопроизводительны. Кончил Сережа сравнение фразой: «Одно дело у Н. Трубецкого – вокруг Евангелия, другое у сегодняшнего евразийца – вокруг туранства и веры в бессознательное». Это было принципиальное резюме в ответ на популярные попытки сближения двух типов евразийства.
Выходили втроем Ира, Коля Розин и я, раздумывая над тем, многие ли способны «держать меч в руке» (что постоянно, в каждый мой день рождения желает мне Сережа: «И дальше так же крепко держать меч в своей руке!»). Вечером позвонил Сережа и победно сообщил, что после конференции он устроил-таки скандал ее руководству по поводу вводного инструктажа.
В
О ней я писала в статье «Это был наш маленький крестовый поход» // «Знаки эпохи». М. – СПб., 2008. (Позднейшее прим.), а также в обзоре «В строю и вне строя».