Золотые нити. Екатерина Александровна Белова
напьешься… Марти уже достали твои выходки.
Я опять кивнул.
Тэм махнул рукой в мою сторону и растворился в толпе. Я медленно побрел к выходу. Курить хотелось просто безумно.
На улице валил противный мокрый снег. Я нашел зону для курения и судорожно затянулся, глотая горький горячий дым. Немного отпустило, но вместе с тем навалилась какая-то давящая тоска. Я смотрел на свинцовые тучи, затянувшие все небо и меня захватывал вязкий непроглядный мрак. Ощущение бессилия и бесполезности. Зачем? Зачем я все это делаю? Какой смысл в моей музыке? Меня все равно не слышат, не слышат то, что я пытаюсь сказать, то что я порой почти кричу со сцены. Толпы размалеванных фанаток пищат, как идиотки. И вообще, кажется, нас слушают одни школьники. Я раздраженно полез за еще одной сигаретой, но обнаружил в кармане пустую пачку. Черт. Я скомкал ее и швырнул в мусорку. Вместе с пачкой из кармана вылетело несколько флаеров на завтрашний концерт. Я кажется хотел кого-то позвать.. Кого? Да, плевать.
Я смотрел, как глянцевые листовки размокают, погружаются в ноябрьскую грязь и не стал их поднимать. Пускай. Плевать.
Ноябрьский холод стал пробираться мне под тонкую куртку. Я вздрогнул. Как не хочется ехать домой. Опять напьюсь в одиночестве, натворю какой-нибудь хрени. Черт. Я посмотрел в огромное витражное окно аэропорта. За ним пряталась крошеная кафешка. Посетителей почти не было, лишь за одним столиком сидела девушка. В ее позе было столько равнодушной тоски и безнадеги, что у меня внутри что-то ёкнуло. Видно, не один я такой.
Девушка подняла голову и посмотрела в окно. Она оказалась довольно милой, с симпатичным слегка вздернутым носом и россыпью веснушек. Подошел официант. Она что-то сказала ему и улыбнулась. Ее передние зубы были чуть-чуть крупноваты, и улыбка делала ее похожей на диснеевского зайчонка. Я сам невольно улыбнулся. После толпы ярко-раскрашенных, полуголых девах, которые валят на наши концерты, простое и милое лицо казалось чем-то божественно прекрасным.
Я вздохнул, кинул взгляд на размокшие листовки и, сунув руки в карманы, побрел к остановке.
Мне было так паршиво, что казалось, я вижу над своей головой маленькую тучку, которая поливает меня дождем. Макс улетел, мы тепло попрощались, но меня захватывало ощущение, что это конец. Когда он вернется, мы будем совсем другими и, возможно, никаких нас уже не будет. Я вытерла навернувшиеся слезы. Мне было страшно идти домой, страшно переступить порог нашего Дома, который теперь станет только моим и заполнится темной пустотой, несмотря на все мои лампы и свечи. Но сидеть и дальше в аэропорту не имело никакого смысла. Я выпила две большие чашки чая, передумала по кругу все мысли и почти смирилась. Подняв руку, я позвала официанта, сочувственно взирающего на меня из-за барной стойки. Наверно, у меня совсем унылый вид. Интересно, сколько таких же как я несчастных и потерянных, забредают в укромный закуток этого кафе, которое словно создано чтобы согреть и успокоить. Всего несколько столиков, тихая музыка и официант, похожий на старого друга, приносит большую чашку мятного чая с медом