Хроники ржавчины и песка. Дарио Тонани
тридцать один, у меня борода и длинные волосы. Выгляжу как старик. Надо бы постричься.
Может, завтра, на годовщину исчезновения папы.
А еще в дневник я записываю, сколько гибнет птиц. Это немного отвлекает от монотонного подсчета яиц.
Тысяча сто двадцать три… 1123! Чайки, альбатросы, вороны, ромбокрылы и совсем маленькие птички, которые приносили мне лишь сколопендр да букашек…
И все умирали мгновенно!
Яиц чуть поменьше.
Девятьсот семьдесят шесть.
976!
Мы идем к морю. Я это чувствую. Именно туда. Птицы все чаще приносят свежую рыбу. И все меньше комарокрысов, которые живут в пустыне.
Если бы только я мог посмотреть вокруг, а не только вверх. Взглянуть хотя бы один разочек.
Но, может, все это правильно.
Со временем я понял, что и Робредо – тоже яйцо. А я лишь птенец. Наверно, я должен страдать от этого и кричать, пока не охрипну.
Может, я еще не родился.
Рано или поздно меня вытолкнут наружу – остается лишь надеяться, что не будет больно. И я не умру от удара о песок или камни.
Время здесь, видимо, скрупулезно отсчитывается часами с зубчатым механизмом, так что, думаю, все должно произойти в какой-то важный день, например, в годовщину последнего приема пищи: в день, когда исчез мой отец.
Завтра.
А если этого не случится в течение… хм, тридцати семи часов, когда панели над трубами открываются и луны Мира9 светят в ночной темноте, я смирюсь и пойду спать.
И буду ждать еще год…
Интерлюдия
Стоооой!
Ледяной ветер подхватил крик. И сразу же послышался кашель.
Караван дернулся и замер. Грохочущая процессия из пятидесяти пеших и десяти конных остановилась. Вниз соскользнули лямки, тросы и цепи, и полдюжины измученных людей повалились на лед. Крик значил только одно: отдых. Пусть и всего на пять проклятых минут.
– СТОООООЙ! Стой! – повторил впередсмотрящий.
Еще несколько человек рухнули на колени.
Бушевала страшная метель. Мороз пробирал до костей…
В лед что-то вмерзло. Похоже на человека в толстых латунных доспехах. Солдат?
Впередсмотрящий бросил жезл, присел на корточки и попытался счистить затвердевший снег со льда рукавицами. Потом снял их, поскреб поверхность голыми руками и стряхнул снежную пыль рукавом шубы: так удалось освободить небольшой круг, сантиметров двадцать-тридцать в диаметре, – как раз по размеру блестящей металлической маски. Пригляделся повнимательнее: маску словно бы не просто положили на лицо, а отлили прямо на коже: морщины на щеках и лбу, невидящие глаза… Голова и маска были одним целым, невероятным, чудовищным сплавом металла и боли.
Подобрав жезл, впередсмотрящий встал и обернулся, чтобы оглядеть неподвижный караван. О людях, с которыми такое произошло, он слышал и раньше, но своими глазами видел впервые. Все побросали тросы и ждали какой-нибудь команды. Сзади возвышался киль Робредо – махины водоизмещением 25 200 тонн, с 8 котлами,