Страж Каменных Богов. Владимир Свержин
приказал бы зарезать ее, как ягненка перед священным жертвенником. Ему почему-то вспомнилось, как несколько дней назад он вышел на крыльцо и увидел эту бедную женщину, перевязывающую стертые в кровь ноги гонца. Совсем мальчишка, он сидел перед ней, сцепив зубы, едва сдерживаясь, чтобы не заорать от боли. А она прикладывала к ранам какую-то разжеванную траву и, что-то приговаривая на своем диковинном языке, обматывала кровоточащие ступни полотняными полосками. И вот в ее крови нужно было смочить такой же клочок тряпки и отослать для устрашения осужденному на изгнание мужу!
Что-то в этом неправильно. Да спасет Пророк его душу, но все же так нельзя. Арслан тряхнул головой, понимая: если бы кто-то решил убить добрую женщину, перевязавшую его собственные раны, то при случае он бы всяко стоял за нее горой и без колебаний прикончил стервеца.
Мысль была отрадной, но, будто наказание за тайную крамолу, в глубине сознания с лязгом открылась потайная дверь, а за ней лица, лица… Из глубочайшего провала забвения один за другим выходили те, кто за годы боев нашел смерть от его руки. Он и сосчитать не мог, сколько их было: молодые, старые, мужчины, женщины, вооруженные и безоружные… Все они были врагами Пророка, все не желали открыть сердце истинной вере и тем самым осмеивали милосердие его. Они недостойны были счастья жить и потому умерли. Он лишь привел в действие оружие, исполнившее волю Творца Предвечного.
Отчего же вдруг сегодня дрогнуло сердце, неужели в неведомом каземате души не осталось места для новых пустоглазых мертвецов? Он резко одернул себя, укоряя за малодушие и минутную слабость. «Чего мудрить, просто она хороша собой, если приглядеться, а он мужчина – вот и прокрался в сердце тонкий ядовитый червь похоти. Нужно призвать ее к себе в шатер, насладиться ее телом и выгнать, как гонят от стола шавку, обтерев руки о ее шерсть!»
Он вдруг сбавил шаг, эта мысль отчего-то больно ужалила его. «Конечно, я не призову горянку в свой шатер, как бы ни была она хороша собой». Предводитель гвардии попытался вспомнить, похвалялся ли кто из Несокрушимых утехами с Чандрой? Право имел каждый… Немой вопрос так и остался без ответа. «Неужели никто из храбрецов не опрокинул ее на тюфяк? Вот же диковинный случай! Быть может, потому, что наместник Шерхан – отец ее мужа, а статься может всякое? Это вряд ли. Никто из них не знает, наступит ли завтрашний восход или придется встретить его уже в лучшем мире».
Он вдруг отвлекся. Где-то поблизости стайка юнцов с улюлюканьем гнала дичь – малолетнего быстроногого мальчонку, резво улепетывающего от недругов. Те кидали ему в спину ветками, шишками, даже камнями, если таковые подворачивались под руку. Но попасть удавалось редко. Беглец шарахался из стороны в сторону, ловко меняя направление движения, если обидчики пытались окружить его. Да это же сын отступника Атиля! Воин сдвинул брови. Черные, густые, почти сросшиеся на переносице, они придавали и без того суровому лицу вид мрачный и свирепый, так что мало