Подступы к философии русского языка. И. А. Дмитриева
ь концептом «общечеловеческого» и связать с ним собственные локальные интересы, тот и может претендовать на влиятельность и привилегии в нынешнем глобализирующемся мире. Так, например, произошло с идеей демократического общества, которая из весьма локального и национального способа политической организации за достаточно короткое время превратилась в общечеловеческую идею. И с ней теперь необходимо считаться любым политическим акторам, определяющим государственное устройство.
Механизм превращения частных идей в глобальные – это всего лишь один из эпистемологических способов освоения мира, связанный с культурной экспансией. Но универсален ли такой способ?
Вопрос о превращении частных идей в глобальные напрямую связан с вопросом о возможности самобытной русской философии. Указать на возможность существования русской самобытной философии – это значит посмотреть на отечественную философию автономно, без соотнесения с западноевропейской традицией.
Указания на «русские воззрения» очень часто вызывают настороженность у интеллигентной публики: «Мы все граждане мира, а вы нам предлагаете опуститься до местечкового патриотизма». Полагают, что в нашем столетии среди вездесущего смешения различных наций, народностей, этносов какие-то существенные различия между общностями выделить все сложнее и сложнее, а значит, проблема национального самоопределения вроде бы теряет свою актуальность. И такую точку зрения многие мыслители поддерживают уже продолжительное время в течение нескольких веков. И когда поднимается вопрос о своеобразии русской мысли, то его очень часто объявляют бессмысленным.
Еще в середине XIX века К. С. Аксаков высказал тезис о том, что общечеловеческого как некоего конкретного мировоззрения вообще не существует – оно лишь объединяет собой мировоззрения некоторых избранных народов. И когда мы противопоставляем русское мировоззрение общечеловеческому, когда мы во имя мифического общечеловеческого мировоззрения отказываемся от русского мировоззрения, мы тем самым фактически отказываем русскому мировоззрению считать себя общечеловеческим. Но ведь, по Аксакову, чтобы понять, что такое общечеловеческое мировоззрение, нужно быть именно собою, иметь свое мнение и мыслить самому. А те же, кто считает, что понятие общечеловеческого снимает все национальные различия, выступают лишь за «исключительность европейской национальности», которой и придают всемирное значение и ради которой отнимают право у русского народа на общечеловеческое[1].
«Русское» и «общечеловеческое» взаимно принадлежат друг другу, предполагают друг друга и невозможны друг без друга. В противном случае «общечеловеческое» неизбежно превращается в фантом, а само противопоставление «русского» и «общечеловеческого» становится идеологическим ходом и служит средством усиления политического давления. В связи с этим напрашиваются вопросы. Во-первых, что значит «быть собою, иметь свое мнение и мыслить самому» применительно к России? Во-вторых, сохранили ли мы сегодня эту способность к самостоятельности мысли, двигаясь и петляя из стороны в сторону: от мессианской русской идеи к интернационализму – сначала пролетарскому, а затем буржуазному?
Применительно к философии вопрос о возможности именно русского мышления приобретает особую остроту. Фактически это вопрос о судьбе русской философии: возможна ли в принципе русская философия как самостоятельное явление, или она – только «этнографический материал», не создающий никаких самостоятельных проектов, а все те, кто занимаются философией в России, – лишь «принципиальные аутсайдеры и критики».
Говоря о возможности русской философии, прежде всего необходимо ответить на вопрос: существует ли такое отличие русского мироотношения от западноевропейского, которое было бы основанием особого типа философствования и которое позволило бы установить специфику русской философской мысли? Но если русская философская мысль может быть выделена в ее самобытности по отношению к иному, то только благодаря особенностям нашего мироотношения.
Очень часто русскую философию узнают в качестве таковой лишь в той мере, в какой она оказывается подобной западноевропейской философии. И тогда все ее усилия истолковывают в духе соответствия немецкой, французской, англо-американской философским традициям. Получается, что русская философская мысль не содержит в себе своего внутреннего обоснования, а всегда находит себе обоснование только вне себя, только в соотнесении с иной мыслью, прежде всего с западноевропейской философской мыслью. Русскую философскую мысль пытаются измерить масштабами мысли западноевропейской философии, связывая русскую мысль то с платонизмом, то с гегельянством или шеленгианством, то с феноменологией и т. п. И тогда феномен русской философии появляется лишь как иноформа чужой мысли. А такое проявление русской философии через чужую мысль провоцирует тех, кто занимается философией в России, работать только с этим иным, с чужими идеями и смыслопостроениями. Такое проявление заставляет их искать для чужих идей и смыслопостроений какое-то место в составе русской философской традиции. Сама русская философия оказывается тогда «незаметной» для европейского взгляда. Вместо того чтобы развивать самобытную русскую
См.: Аксакова К. С. «О русском воззрении», «Еще раз о русском воззрении» // «Русская идея: антология» М., Республика. С. 110–112.