Были. Александр Минеев
Генка приветливо поглядел на ещё пуще просиявшего при этих словах Мехроча.
– Твой, Гена, всегда верно говорит! Бери товар – жена заказывай дальше на четверг. Мой приедет – привезёт. Опять верно чего скажешь. Ещё больше верно говорить будешь. Зачем в себе держать? Говорить надо! Мой так думать.
– Ты лучше скажи, – продолжал Генка, – твои хозява клюкву брать будут этот год? А то засыпет её. А сейчас-то самые дни: болото встало, схватило его, а снега пока нет. Бери метлу и мети все двенадцать га по пять тонн с кажного, – Генка ржанул. – Да, вот такое у нас болото! Я в интернете прочитал – областного значения. Памятник природы! Тот год твои брали. А в этом? И почём?
– Клюква зачем? Кислый он сильно, – Мехроч поморщился, не переставая скалиться своей зверской улыбкой, – изюм давай, урюк давай, брать буду. Клюква – не-э.
– Тебя не спросили, – Генка даже осерчал малость голосом, – ты у хозяев узнай, Урюк нерусский!
– Мой узнает, Гена, – Мехроч сменил тигриную улыбку на примирительную, – тебе говорить будет. Хозяин скажет клюква – Мехроч клюква будет брать. Твой жена на метла сядет, на болото поедет, клюква соберёт. Гена клюкву сдаст – себе держать не будет. Хозяин деньга Гене даст, клюква возьмёт, Мехроч в город повезёт другим продаст – себе тоже держать не будет. Никто сердиться не будет.
– Я тебе что, Баба-яга какая – на метле по болоту разъезжать? – Люська казалась возмущённой. – Ишь, нашёл ведьму, шишига!
– Люсенька, это он не нарочно так, это он так по-русски говорит – не родной ведь ему, не серчай на него, он хороший, – на всякий случай вступилась за Мехроча Матрёна, – ему ведь ещё обратно ехать.
– А что? Ты и на метле смогёшь, если чё, – не без гордости в голосе за супругу молвил Генка и опять коротко ржанул.
– При советской власти в иные года не по пять, а по шесть центнéров с га заготовляли, – вставил Валерий Дормидонтович, – даже по семь. А бывало и по восемь. Это на круг. А с иных гектаров до двенадцати доходило. Всё от руководства зависело.
– Чего-о?! – развернулся к нему Генка. Похоже было, что он, не откладывая ни секунды, намерен изобличить завзятого мемуариста Дормидонтыча в самой беспардонной фальсификации исторических фактов.
– Чего-чего, – с достоинством огрызнулся тот, – зерновых! По целых восемь центнéров собирали в хорошие годы!
– Я ему про клюкву, а он мне про ячмень! И не пять, а пятьдесят центнеров, глухомань! Это тик в тик пять тонн, как я и сказал, если ты таблицу умножения не проболел, троечник! «Пять центнéров»! Ячменя да ржи, конечно, у вас больше не вырастало. Вот вы Россию голодом и заморили, считай, урожаями своими. Доруководились, двоечники!
– Посмотрим, что у вас получится, пока – клюква одна. Вот именно! – по-прежнему со сдержанным достоинством отвечал Валерий Дормидонтович, правда, уже почему-то не Генке, а повернувшись в мою сторону.
Я не стал поддерживать завязавшийся было диалог, благо пора было разбирать продуктовые пайки и заказывать новые.
Уже