Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона. Игорь Дмитриев
речи я обошелся без нежностей (хотя никто из выступавших до меня не выразился против приписывания милорду какого-либо вероломства столь определенно, как это сделал я)… то это должно быть приписано моей первейшей обязанности в публичных слушаниях заботиться о репутации и чести королевы, а кроме того, моему намерению сохранить ее доверие, чтобы в дальнейшим я мог сослужить милорду Эссексу лучшую службу»[347].
Почти все заседание Эссекс простоял на коленях «у стола, держа в руке связку бумаг, которые иногда укладывал в свою шляпу, лежавшую рядом, на полу»[348]. И только в конце ему позволили сесть.
Разбирательство длилось около тринадцати часов, и в итоге собрание предложило в качестве наказания графу тюремное заключение, а также лишение доходных должностей и наложение штрафа. Окончательное решение оставалось за королевой, а пока Эссекс должен был находиться под домашним арестом в своем доме.
В целом Елизавета была довольна тем, как прошли слушания в Йорк-хаусе. «Ее Величество вполне успокоилась и удовлетворена, убедившись, что лорды ее Совета, ее дворянство и авторитетные судьи страны посчитали графа Эссекса достойным бо́льшего наказания, нежели было на него наложено»[349].
Молва приписывала Бэкону важную роль в осуждении своего патрона. По свидетельству современника, «полагают, что мистер Бэкон повлиял на королеву в этом вопросе (речь шла о лишении рыцарского достоинства тех, кого Эссекс посвятил в рыцари. – И. Д.)»[350].
Сэр Джелли Меррик (Sir Gelly Merrick [Meyrick]; ок. 1556–1601), человек из ближнего окружения графа, характеризовал Бэкона как «пустослова», которому «в конце концов воздастся за его нрав»[351]. Посланник французского короля Генриха IV упомянул в своем донесении, что «некто по имени Бэкон, когда-то самый близкий друг графа Эссекса, по отношению к которому граф был исключительно великодушен, тем не менее, после того как граф впал в немилость, приносил королеве доклады о том, что он слышал от графа, когда тот был в ее высочайшем фаворе, и то, что она узнала, обидело ее куда больше, чем ирландское дело»[352]. «Я чрезвычайно потрясен вероломством этого Бэкона», – заметил по этому поводу король[353].
На следующий день после окончания слушаний Фрэнсис посетил королеву. Если верить его позднейшим объяснениям, он был «полон решимости… в последний раз попытаться, – насколько я мог это сделать своими слабыми силами, – как можно скорее вернуть милорда ко двору и обеспечить ему фавор». Бэкон сказал ей: «Сейчас, Мадам, вы одержали победу над двумя вещами, победу, которую не смогли одержать величайшие правители мира при всем их желании: одну победу – над славой, другую – над великим желанием. Я уверен, что весь мир несомненно будет удовлетворен. Что же касается милорда, он действительно испытал унижение по отношению к Вашему Величеству, а потому я убежден, что никогда в своей жизни он не был более достоин вашей благосклонности, чем теперь. Поэтому если Ваше Величество не станет ухудшать
Letters and Memorials of State. Vol. 2. P. 199.
Ibid. P. 201.
Royal Commission on Historical Manuscripts. Vol. 2 (1934). P. 471.
Цит. по:
Ibid. Vol. 2. P. 158.