Разбег. Стихотворения. Борис Суслович
драму, даже главный злодей, убийца поэта, предстаёт фигурой страдающей: он, сделавший, по его мнению, всё правильно, тем не менее до конца жизни несёт на себе клеймо преступника, наказание настигает его в семье, в собственном ребёнке. Конечно, это только справедливо, но, как ни странно, и таких, как Дантес, становится жалко, «ибо не ведают они, что творят…» В таком взгляде на трагическую кончину любимого поэта видится мне следование главному пушкинскому завету – призывать милость к падшим.
Глубокое проникновение в сущность своих героев, даже слияние с ними, приводят нас к теме преображения. Как зерно должно умереть в пашне, чтобы достичь цели своего существования – возродиться в колосе, так автор должен умереть в герое, чтобы тронуть сердце читателя. Борису Сусловичу удаётся это не только с человеческими персонажами. Также полноценно он перевоплощается, например, в чайку, взлетающую над утренней Темзой:
Проснуться от всхлипа
Разбитой о камень волны.
Поёжившись, всыпать
Горсть крика в раствор тишины.
Почти без усилья,
Наполнив редеющей мглой
Затёкшие крылья,
Подняться над спящей землёй.
Почувствовать тяжесть
Колючей воздушной струи,
Которая свяжет
Силками движенья твои.
Растерянно бросить
Невидящий взгляд в темноту —
И первую просинь
Случайно задеть на лету…
Создаётся впечатление, что летать для поэта – дело привычное, так легко и естественно написаны эти строки, так глубоко и великолепно преобразился он в птицу.
Вообще тема полёта, взгляда с высоты проходит красной нитью через всю книгу. «Ночь. Посредине пустыни / Медленно движется джип» – это же практически отрывок из фильма, снятый с дрона, как делается в современном кинематографе. Януш Корчак «проплывает над родиной лагерным дымом». Летит в последний путь оторвавшийся от ветки листок, в отчаянии оглядываясь назад (конечно же, это человеческая душа прощается навсегда со своим земным домом):
…С трудом
Он разглядел свой прежний дом
На расстоянии. Снаружи.
Залитый муторным дождём,
Тот падал и терялся в нём,
Как рябь посередине лужи.
Летят радостные снежинки, не понимающие ещё, что ждёт их впереди:
Пока лететь им суждено,
Полёту радуясь, как дети,
Им, беззаботным, всё равно,
Найдётся ли, кому их встретить.
Падает мальчик, разбежавшийся на лестнице. «Но и паденье – всё-таки полёт!» – так сказал другой поэт. Автор «Разбега» как будто отвечает ему в унисон:
Поднимайся: паденье —
Лишь расплата за взлёт…
Разбег предполагает взлёт. И какой бы горькой и болезненной ни была расплата за взлёт, поэт, как птица, не может не летать.