Ты моё дыхание. Ева Ночь
перебираться.
Он лгал. Я никогда не брала его деньги. Но оправдываться и возмущаться не было смысла. Всё равно я буду не права.
– Ну так чо, Сонь, бабки принесла, совесть замучила? Али соскучилась, доча?
Меня передёрнуло. От его взгляда. От его развязных слов.
– Я пришла забрать документы, – заявила, глядя ему в глаза.
Глава 12
Софья
– Да ты что! – нехорошо улыбается он. Мерзкий, скользкий, знающий своё превосходство. – Видишь, Тата, выросла дочь, оборзела. Требовать пришла. Не просить, заметь. И это после того, как воровала.
– Денис, – тихо просит мама, но ему всё равно – взобрался на Олимп и вещает, местный божок.
А я думаю: она мне не поможет. Потому что тогда выбрала не нас с Вовкой.
– Это моя квартира. Бабушка её оставила мне, – делаю отчаянную попытку быть смелой.
– Что ты говоришь? Правда, что ли?
Я должна. Должна! Это не только моё наследство, но и Вовкино, принадлежит нам по праву. А я для Вовки хочу только самого лучшего. Спору нет: с Михайловной нам хорошо, но это не навсегда. Придёт момент – и нам нужно будет уйти. Я не хочу всю жизнь скитаться и быть зависимой.
Беда только в том, что этот паук всё под себя подгрёб. Они эту квартиру сдают и, подозреваю, матери из тех денег мало что остаётся.
– Правда, – меня начинает колотить от собственной смелости.
Денис смотрит на меня долгим взглядом, а потом подносит большой кулак к моему носу.
– А вот это видела? Нюхала? Пришла она сюда права качать, воровка! Сунешься ещё раз – по стенке размажу и в полицию заявлю, что приходишь шантажировать и вымогать.
Это не пустые слова. Денис когда-то служил в органах. У него там всё схвачено, есть знакомства, может, поэтому он настолько в себе уверен.
И этим самым кулачищем он бьёт по столу. Моя чашка с чаем, к которой я так и не притронулась, жалобно звякает. Чай разливается по столешнице. Я вскакиваю. Не хочу ни ошпаренной быть, ни бегать потом в мороз с мокрыми штанами.
Я смотрю на отчима, во мне зреет протест. Рвётся из глубин души горечью. Вот он – не дурён собой, сильный, статный, а только ничего в нём нет по-настоящему стоящего. С запашком, с гнильцой, когда только на одном физическом превосходстве может уничтожить, сравнять с землёй, обвинить и оболгать, зная, что останется безнаказанным.
– Вон! – кричит он, краснея мордой. – Чтобы духу твоего не было! Ты бы лучше мать пожалела, поддержала, деньги вернула, те, что украла!
Он, наверное, сочиняет и сам верит в свои басни. Сказочник.
– Сонечка, Соня, – суетится мать, уводя меня из кухни.
Дрожащими руками она суёт мне в руки куртку.
– Уходи, – шепчет она одними губами. – Позже. Что-нибудь придумаем. Образуется, – шелестит, но я понимаю: она ничего не сделает, вряд ли сможет. – Вот, – суёт она мне в руки пакет, – Вове привет передавай.
Отчим бушует на кухне. Судя по звукам, чашка с чаем всё же упокоилась на кафельном полу. Он ругается, сыплет угрозами, выскакивает наконец за нами