Живущие среди нас (сборник). Вадим Тимошин
и предложил решить мою деликатную проблему, ибо недостатка в серебряных долларах не испытывал. Тогда я отказался, решив, что просить милостыню у родных слишком низко и не подобает Питеру Сэвиджу, человеку, чьё доброе имя ещё не успели вывалять в грязи. По прошествии же недели, вынуждаемый чересчур навязчивыми господами, желавшими вернуть в свой карман то, что некогда из него вынимали, я всё же решил прибегнуть к помощи дядюшки. Не имея времени на то, чтобы воспользоваться телеграфом и сообщить о своём приезде, я отправился на вокзал и купил билет. До Солтвилля, где мне пришлось оставить своё светлое прошлое и всё то тепло, которым оно меня наполняло, чтобы вымаливать у банков ссуды, на погашение унаследованных мной долгов.
К тому времени, как моя нога ступила на крыльцо дядюшкиного дома, в небе уже светилась полная Луна неестественно жёлтого цвета. Я вспомнил о негласном правиле не посещать сию обитель в полнолуние, и, будь моё положение более завидным, я бы тотчас ушёл. Но судебные приставы, навестившие меня накануне, уверили меня во всей серьёзности намерений некоторых уважаемых людей пустить «Сэвидж и сын» с молотка, и, да простят меня мои отец и мать, я позвонил в дверь. Гулкое эхо звонка прокатилось по дому, сорвав тонкую пелену сна с его век. Дядюшка не вышел. Я повторил своё, как мне тогда казалось, недостойное действие по крайней мере два раза, но результат остался тем же.
Нечаянно толкнув дверь, я с удивлением нашёл, что она не заперта, хотя обыкновенно дядюшка с какой-то непонятной мне одержимостью отгораживал себя от мира тяжёлыми замками. Совладав с собой, я вошёл в заполненный густым мраком дом. Старый дощатый пол скрипел под ногами, и скрип этот более походил на приглушённый стон издыхающей собаки. По спине пробежал холодок, мне страшно захотелось вернуться, но, как я уже говорил ранее, возвращаться было некуда. Я шёл вперёд, в душе надеясь, что сейчас дядюшка Беллер проснётся, зажжёт свет и радостно крикнет «Здравствуй, Питер», прогоняя прочь зловещее молчание. Но, поднявшись в спальню, я обнаружил, что кровать дядюшки пустовала. Никогда ранее я не видел, чтобы он бодрствовал в столь поздний час. Где-то глубоко внутри меня тоненький голосок пропищал «Уходи!», но я его не послушал. И теперь горько о том сожалею. Выбирая из писка перепуганного разума и послышавшегося вдруг стука снизу, по всей видимости, из погреба, я предпочёл по своей непроходимой глупости последний.
Спустившись вниз и отворив тяжёлую крышку погреба, я ужаснулся: среди редких бочек со снедью лежал кусок окровавленного мяса, в который вгрызался клыками, брызгая во все стороны слюной… Я не мог ошибиться, это был огромный волк! Страх и удивление накрыли меня сильнейшей волной, заставляя усомниться в увиденном, ибо в Солтвилле волков не было, сколько я себя помнил, а уж тем более мне не верилось, что дядюшка держал одного в погребе. Тем временем, учуяв меня, волк повернулся в мою сторону и хищно сверкнул глазами. Он приготовился к прыжку, сжигаемый жаждой моей крови. Страх заставил меня достать серебряный револьвер, что был единственной памятью о моём отце, сохранившейся до сего дня. Я держал его всегда в идеальном состоянии, но никогда ранее не стрелял из него, ибо серебряные же пули, коими заполнил барабан отец, считал непростительной роскошью и берёг от бойка, точно родных детей. Я взвёл курок и выстрелил. Волк издал протяжный вой и рухнул на пол.
Заперев подвал, я ещё раз обыскал дом, но, так и не найдя дядюшку, решил подождать до утра и сходить в полицию, дабы заявить о его пропаже. Однако полиция опередила мои намерения. Едва рассвело, двое полицейских вошли в дом и предложили мне отдать им оружие и пройти с ними. Очевидно, выстрел, так хорошо слышимый в ночной тиши, насторожил жителей деревеньки, и они вызвали представителей закона в сию мрачную обитель. Я пытался объяснить им, что мой дядюшка Беллер безвестно пропал, и с тем я сам намеревался их посетить. Рассказал о волке, о том, что я стрелял в него, и в доказательство открыл погреб, чем и обеспечил себе приговор. Милая моя матушка! Сейчас, пред лицом самой смерти, пред нашей скорой встречей, я прошу у тебя лишь одного – прости меня за то, что я сотворил той ночью.
Ибо на полу погреба лежал труп моего дядюшки Беллера!
Вечерняя гостья
Как вы не можете понять? Она была чудовищем! Я имел несчастье узнать это вчера, когда вся эта история подошла к своему трагичному финалу. В тот самый миг я понял, почему она постоянно носила одежду, скрывавшую её с головы до ног, почему не снимала перчаток даже в самые тёплые дни этой злосчастной осени.
Но начну сначала. Я встретил её около месяца назад, когда судьба привела меня в Аркхэм безропотным помощником профессора Гамильтона, свернувшего в своих исканиях на самую чёрную из троп, которыми шла человеческая история к сегодняшнему дню. Имея степень доктора и уважение в определённых кругах, профессор искренне верил «Некрономикону» безумного араба Альхазреда и «Безымянным культам» фон Юнтца, что мне казалось недостойным столь светлого ума. Кое-кто в Мискатоникском университете поговаривал, что профессору удалось найти несколько подтверждений полному, на мой скромный взгляд, бреду Альхазреда, что в одной из своих частых поездок ему посчастливилось найти свидетельства существования некоторых описанных фон Юнтцем культов, но мой молодой разум