Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга. Каролин А. Дей
того, как болезни конструируются культурой[16]. Социальные философы и философы истории, такие как Мишель Фуко, утверждали, что болезнь – это изобретение идеологии, общества и экономики[17]. Болезнь, таким образом, отражает сложный комплекс обстоятельств, определяющих ценность человеческой жизни, а также значимость самой болезни в определенный период времени. Различные термины, использовавшиеся для описания туберкулеза на протяжении веков, отражают власть языковых представлений над производством метафорических описаний болезни. Эти термины также отражают доминирующее в определенную эпоху понимание этого заболевания и свидетельствуют о переходившем из века в век непонимании причины, течения и значения туберкулеза. Туберкулезные инфекции классифицировались с использованием ряда уникальных обозначений, и эти изменения в языке демонстрируют, каким образом развивался диалог, отражавший поступление новой информации и формирование новых взглядов на болезнь[18].
Термин «туберкулез» вошел в широкое употребление лишь во второй половине девятнадцатого века. Ранее вместо него использовался ряд других наименований, в том числе «фтизис», «чахотка» и «золотуха» (обозначение нелегочной формы заболевания). Также среди названий туберкулеза встречались: «сухотка», «воспаление легких», «бронхит», «астения», «волчанка», «кладбищенский кашель» и «истощающая лихорадка», а также многие другие. В 1725 году английский врач Ричард Блэкмор признал, что столкнулся с трудностями в классификации недуга, скрывавшегося под этой разнообразной номенклатурой, подчеркнув преобладание древних медицинских знаний в понимании болезни и указав на древнегреческие корни фтизиса. Этот термин широко использовался уже в шестнадцатом веке и означал истощение, разрушение или разложение тела, и его употребление, в частности, указывало на повышенное потоотделение и худобу – характерные симптомы заключительных стадий болезни.
Хотя термин «фтизис» оставался общеупотребительным и в девятнадцатом веке, он все больше вытеснялся словом «чахотка» (англ.: consumption – потребление, поглощение), которое начиная примерно с 1660 года использовалось для обозначения фтизической деградации тела[19]. Этот термин указывал на тот факт, что болезнь, казалось, съедала свою жертву изнутри, оставляя высохшую оболочку, изможденное, опустошенное тело. Хотя этот термин весьма наглядный, он не был ни точным, ни исключительным, поскольку его употребляли для описания множества состояний, характеризуемых истощением. В 1847 году врач Генри Дешон пожаловался на беспорядочное использование этого ярлыка: «Термин „чахотка“, как правило, применяемый для обозначения болезни легочного происхождения, используется слишком расплывчато и без разбора ‹…› „Легочная чахотка“, или „phthisis pulmonalis“, более правильно относить к общему ухудшению здоровья, обусловленному образованием узелка – туберкула»[20]. Такое курьезное смешение терминов и их по
Sontag S. Illness as Metaphor and Aids and Its Metaphors. New York: Doubleday, 1990. P. 28–32; Lawlor C. Consumption and Literature: The Making of the Romantic Disease. New York: Palgrave Macmillan, 2006. P. 3.
Caplan A. The Concept of Health, Illness and Disease // Companion Encyclopedia of the History of Medicine. Vol. 1. London: Routledge, 2001. P. 240–241. Согласно Фуко, искусственность цивилизации снижала здоровье и увеличивала заболеваемость, одновременно изменяя ее идентичность. Фуко утверждал: «По мере того, как они [индивиды] занимают более высокое положение и вокруг них выстраивается социальная сеть, „здоровье кажется деградирующим“» [Перевод приводится по изданию: Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998. С. 43].
Dubos R., Dubos J. The White Plague: Tuberculosis, Man, and Society. New Brunswick: Rutgers University Press, 1987. P. 3.
Waksman S.A. The Conquest of Tuberculosis. Berkeley: University of California Press, 1964. P. 8.
Deshon H. C. Cold and Consumption. London: Henry Renshaw, 1847. P. 31.