Предчувствие. Анатолий Рясов
кривого подиума передастся всему телу. Настойчивый ритм лязга сцеплений в обязательном остинато начнет сливаться со стуком колес на стыках рельсов. Странно – как назвать этот короткий, но способный растянуться до бесконечности отрезок, ознаменовывающий железнодорожное перемещение из одного населенного пункта в другой? Нет, слово «жизнь» тут не подойдет, нужно какое-то другое.
На его удачу, в ресторане будет мало посетителей. Да, давайте вот такое мясо, с майонезным соусом (мрачная официантка примет чей-то заказ), это мой любимый соус (реплика, обращенная к собеседникам). Петр сядет за свободный стол, стряхнув с шершавой поверхности крошки от печенья, и просидит здесь еще несколько часов, наконец получив возможность всмотреться в струящийся за окном мир – окоем знакомой, сформировавшей его жизни. Тянущиеся пейзажи, нарисованные неторопливым временем, всхолмья, болота и излыселые пустоши, красно-бурая глина, искореженные бараки, слабый дым из тонких труб, пучки гниющей травы, копошащиеся в пажитной грязи вороны, снова кривые каркасы с брезентовыми крышами, все эти бесформенные приземистые лачуги, грузовики, ползущие по петляющим дорогам в клочьях черного дыма, перегоняющие их мотоциклы, переезды, на которых все они вынуждены останавливаться перед закрывающимися шлагбаумами, словно чернь перед царским кортежем. На безвестном садовом участке без малейшего намека на сад, владении, почему-то расположенном в самой низине, в непролазной грязи, среди канав и круглогодичных паводков, какие-то люди будут вытаскивать из бездонного багажника крохотной машины свитки черного рубероида, переносить их поближе к неказистой халупе, в центр похожей на небольшой пруд лужи. Должно быть, в эти темные свертки они в скором времени станут заворачивать свои израненные, предуготовленные к исчезновению тела. Каждый – свое. Израненные, сгибающиеся под тяжестью ливня, окунающие головы в его дым. Молча, в неведомом пронзительном ритуале. На краю черного пространства. Превратятся в младенцев, заснувших в разверстых ладонях вывороченной земли. Словно вырезанные из бумаги, слегка обгрызенные темнотой силуэты. На фоне рыже-алых краев исчезающего неба. Как ростки, утопающие в черной слизи. Несмолкающий монотонный шум будет перебиваться лишь позвякиванием ложечки о края очередного стакана с чаем. Меню не предложит ничего любопытного, и все же за облезлым столом захочется просидеть подольше. В конце концов лесистые пейзажи за окном свернутся, как потрескавшийся рубероид, расцветет ночь, природа превратится в бесконечный туннель, а стекло покажется вощеным опасным зеркалом. Неприметные, но осязаемые волны темноты начнут плескаться за ним, их рокот будет смешиваться со стуком колес и убаюкивать мир своим необозримо-безумным мотивом. Лишь иногда – случайные всплески света, блики размытых фонарей и фар, заслоняемые пляшущими тенями столбов, заборов, деревьев, вспыхи оранжевых жилетов в прорехах между ветками. В на мгновение