Безымянное имя. Избранное XXI. Книга стихотворений. Вячеслав Шаповалов

      Однако эпоха сменилась,

      и дух обращается в прах,

      чтоб нам пробужденье явилось

      бессмертьем, похожим на страх:

      принесшее злобную волю, погасло – спроси, отчего? —

      покрытое жёлтою болью его восковое чело.

      Своих вожаков пожирая, европами призрак бредёт,

      и бредит морозная стая десертом российских широт,

      разверстою плотью аллея в андреевской голубизне —

      и чёрный квадрат мавзолея ликует в багровом огне.

      Столетьем доноса и сыска страна эта будет жива,

      но Горки – извечная ссылка, обманутый всхлип торжества:

      ржавей, людоедка-«Аврора», дари же, безродный борей,

      в ликующей плоти террора просторы родимых морей.

      Под утро, в минуты глухие идёт он – печаль и укор,

      где стены отеля «Россия», где радостно-скорбный собор,

      где слиты видения стали и времени древняя медь,

      где русские очи устали на Спасскую башню глядеть.

      Соратники плотной шеренгой лежат у великой стены,

      без пошлины взявши в аренду пространство и время страны,

      с их мёртвою хваткою волчьей! —

      лишь время грызёт нас сильней,

      Сатурн, пожирающий молча своих безответных детей.

      Бредёт он, не чуя пределов, на чёрной февральской заре,

      под эхо вселенских расстрелов, истаяв на смертном одре.

      Кто, вставший с событьями вровень до уровня сердца и глаз,

      воскликнет: один ты виновен! —

      но кто ж тут безвинен из нас?!

      За всё ему тяжкая участь – глядеть без участья и сил,

      виной равнодушною мучась, на то, что он сам сотворил.

      Ведь в чёрной февральской метели

      привычно провидит земля

      багровый полёт цитадели,

      кровавые крылья Кремля.