Перстень Калиостро. Наталья Александрова
будто бы два сказочных чудовища держат его в лапах. Чудовищ тех я сделал подобными льву с головою единорога и с крыльями орла и разместил их в окружении акантовых листьев и еще между этих листьев разместил я несколько машкерок – одни сделал в виде звериных морд, другие в виде ангельских ликов. И так хорошо пошла моя работа, что сам я поразился тому, как тонко удалось мне ее исполнить, и как много изобразить сумел я на столь малом перстне. Должно быть, снизошла на меня благодать Господа нашего, поелику никогда не доводилось мне делать столь тонкой и искусной работы. Закончив сей перстень, я зажег свечу и в блеске ее повернул перстень тот разными сторонами, и показалось мне, будто в черном камне облачка поплыли, как плывут в небе перед закатом, и так мне полюбился тот перстень, что жаль стало отдавать его дочери старого мессера Джироламо. Но тогда вознес я молитву Господу нашему, и он надоумил меня, что только тот подарок – подарок в глазах Его, который до самых слез жаль отдавать, а прочее не стоит и дарить. И вспомнил я доброту упомянутой барышни и отца ее, мессера Джироламо, и пошел к ним с тем перстнем своим, завернув его в малый лоскут черного бархата.
Войдя в покои оного мессера Джироламо и застав там его самого и дочь его, я весьма любезно их приветствовал и сказал: „Поскольку от вас видел я невозможную ласку и приязнь, позвольте мне поднести вам такую малую безделку, вовсе вас недостойную: но как вещица эта вышла из моих рук, то и должна она передать вам всю мою к вам благодарность“. И с этими словами развернул я тот бархатный лоскут и открыл глазам их мой перстень. И на это помянутый мессер Джироламо воскликнул, что не может поверить, чтобы человеческая рука так тонко и прекрасно могла все это сделать, и правда ли, что сам я сотворил сию вещь и не работа ли это великих древних мастеров? На что отвечал я ему, чтобы он, как человек умелый и в искусствах сведущий, взглянул бы вблизи на работу, из чего видно ему будет, что золото недавно вышло из рук мастера. И мессер Джироламо вещь мою оглядел и воскликнул: „Да, мой Бенвенуто! Знал я, что ты искусен во многих тонкостях мастерства, но и то поразил ты меня, ибо такой изумительной работы не приходилось мне еще держать в руках“. А дочь его стояла вблизи, премило потупившись, и румянец столь нежно играл на щеках ее, и она только лишь вздыхала, не говоря ни слова. Когда же я обратился к ней и спросил, понравился ли ей подарок, то Франческа воскликнула: „Любезный мессер Бенвенуто! Поверить я не могу, чтобы человеческая рука могла сотворить нечто подобное! Должно быть, даже Джакопо Ченчи не смог бы ничего подобного сделать!“
А надо сказать, что тот Джакопо Ченчи был никчемный мастеришко, долго у отца ее, мессера Джироламо, в подмастерьях прозябавший и недавно только свою открывший мастерскую. И услышать от нее такие слова было мне предосадно. Но поскольку оная Франческа была девушка премилая и дорогого друга моего мессера Джироламо дочь, то я ничего на ту обиду не сказал, хотя в сердце своем пребольно огорчился. Даже и сам мессер Джироламо слов дочери своей не заметил и продолжал перстеньком моим радостно любоваться. И Франческа