Ориентализм. Эдвард Саид
советская экономика, работает в очень напряженном поле, к которому существует большой государственный интерес, и результат его труда в виде исследований или предложений будет изучаться политиками, правительственными чиновниками, институциональными экономистами, специалистами разведки. Различие между «гуманитариями» и людьми, чья работа имеет политический подтекст или политическое значение, можно усилить, сказав, что идеологическая окраска гуманитария имеет второстепенное значение для политики (но при этом, возможно, имеет большое значение для его коллег-исследователей, которые могут возражать против его сталинизма, фашизма или чересчур поверхностного либерализма), тогда как идеология человека вплетена непосредственно в сам его материал: действительно, экономика, политика и социология в современной академии являются идеологическими науками – и поэтому априори воспринимаются как «политические» (political).
Тем не менее определяющее притязание большей части знания, производимого на современном Западе (и здесь я главным образом имею в виду Соединенные Штаты), заключается в том, чтобы быть неполитическим, то есть научным, академическим, беспристрастным, оставаться выше партийных или недалеких догматических верований (small-minded doctrinal belief). Теоретически с таким намерением не поспоришь, однако на практике реальность гораздо сложнее. Никому не удалось еще изобрести способ оторвать ученого от его жизненных обстоятельств, от факта его сопричастности (сознательной или бессознательной) к классу, от его убеждений, его общественного положения, от самого факта жизни в обществе. Они продолжают оказывать влияние на то, что он делает профессионально, хотя вполне естественно, что в своих исследованиях и их результатах ученый пытается достичь уровня относительной свободы от запретов и преград грубой повседневной реальности. Такая вещь, как знание, скорее менее, чем более предвзята, нежели индивид (со всеми его запутывающими и отвлекающими жизненными обстоятельствами), его производящий. И всё же знание тем самым автоматически не становится неполитическим.
Имеют ли дискуссии о литературе или классической филологии[72] политический потенциал или непосредственную политическую значимость – вопрос очень большой, который я попытался рассмотреть более подробно в другом месте[73]. То, что меня интересует сейчас, – это предположение о том, как общий либеральный консенсус в отношении того, что «истинное» знание в основе своей неполитично (и наоборот, что откровенно политическое знание не является «истинным» знанием), затемняет высоко-, хотя и неясно организованные политические обстоятельства, возникающие при производстве знания. Трудно говорить об этом сегодня, когда прилагательное «политический» используется в качестве ярлыка для дискредитации любой работы, которая осмеливается бросить вызов, нарушив протокол мнимой над-политической объективности[74]. Во-первых, мы можем сказать, что гражданское общество признает
Классическая филология – научная дисциплина, изначально изучавшая античные тексты. Структурно сложилась в Германии в XIX в. Филологический метод стал объектом обсуждения и критики со стороны философов и литературоведов XX в. В этой связи необходимо отметить дискуссию Саида с одним из деконструктивистов той эпохи Полем де Маном (1919–1983), в которой Саид утверждал идею «универсализма» чтения и стремление к «гуманизму» (что пересекается с воззрениями Ауэрбаха). В современной критике ориентализма именно филологический метод является центральным объектом изучения с точки зрения истории семантики и герменевтики (рассмотрение самой процедуры чтения текстов, поиск связи между словом, смыслом, референцией и реальностью). Филологический метод рассматривается как генеалогический предшественник современных дисциплин, отвечающих за текстуальный анализ. Потому и взгляды Саида, в частности отказ от «историзма», трактуются как утопические.
См. мою работу:
Как показали исследования Лоррейн Дастон и Питера Галисона, «объективность» – величина, зависимая от этики специалиста. Она имеет свою историю и специфику развития. Саид обращается к «объективности» в специфическом срезе идеологии.