Кочан. Владимир Степанов
затяжных запоев и бесшабашной гульбы, святой отец доползал до церкви, взбирался на крыльцо и открывал замок на дубовых дверях своего второго дома. Подолгу пребывая в уединении и думах тяжких своих, методично отбивал земные поклоны о холодный каменный пол, в кровь расшибая лоб, замаливая грехи свои запойные и похоть блуда неуемного, молясь за грешниц-баб, которые затащили его в этот тёмный омут утех, аки жеребца из стойла, каждая из которых первой желала обуздать неугомонного. И, едва очухавшись, после пробуждения, он отпускал их грехи на исповеди, беря всё на себя, каждую благословлял и отпускал с миром, приговаривая:
– Воздержись, дочь моя, нядельки на две. Ибо, пока сатано жив да в силе, не спрятаться от окаянного: ни в соломе густой, ни в перине мягкой, ибо ходим по земле мы поки, а апосля…, Господь токи ведает, куда каждого сунуть!
Приводя себя в порядок для богослужения, святой отец литрами вливал в горящее нутро кислый рассол квашеной капусты. Миряне толпились у дверей деревянного храма в ожидании, когда же примет их грешный батюшка, для отпущения их грехов.
Переодевшись в одежды для ведения службы православной, он настежь распахивал, как и душу свою для народа, тяжёлые двери церкви. В широкой улыбке, с заплывшими глазами и расшибленным синим лбом, встречал селян с широко распростёртыми руками и ногами.
– Заходьте! Усе заходьте, разжалкие вы мои, братья и сестры! Усех услышу, усем грехи отпушшу и на путя истинный поставлю. Усё, усё со всех на себя беру!
И начиналось долгожданное для народа торжественное богослужение с пением, причащением и замаливанием грехов человечьих.
Богослужение вёл исправно, по всем канонам православия. Басил так, что стёкла дрожали в оконцах. Зачарованный люд любовался своим батюшкой, как тот распевает псалмы – статный, сильный и высокий, он вызывал зависть у недругов, которых нещадно бил на днях, а бабы считали дни, когда кончится воздержание и вновь объявится сатано, потому что с его появлением, церковь закрывалась на амбарный замок. Наступали лихие дни!
Святого отца нельзя было не уважать – его красивый, сильный голос гремел не только в церкви, он гремел на всех застольях, на свадьбах и на похоронах, когда отпевал отданную, грешную душу раба божьего, которого Господь призвал. Все церковные православные праздники, обряды, венчания, отпевания вёл умело, по всем правилам, как и полагается настоящему настоятелю.
В душу кающегося грешника на исповеди, мог залезть так, что самое что ни наесть сокровенное вылезало из тайников его души, будто последнее хлебное зёрнышко вытряхивал грешник из своего мешка.
Добротная деревянная церковь, на высоком фундаменте из камня, была заложена дедом, разбойником с большой дороги. Промышлял его дед в молодые годы свои удалые грабежом люда богатого. Когда же пришло время представиться пред Господом, позвал он обоих Поедотов –