Гайда!. Нина Николаевна Колядина
ежно спящей и от этого еще более уютной улочки, на которой приютился небольшой деревянный домик, где за два года до германской войны поселились Голиковы.
По соседству с Голиковыми, в доме побольше, тоже деревянном, но в два этажа, жила многодетная семья учителей Бабайкиных. Двор у Бабайкиных и Голиковых был общим. Бывало, как высыплет детвора из обоих жилищ да из соседних домов кто-нибудь прибежит, так и встрепенется безмятежная тишина от звона веселых детских голосов.
«Как будто вчера это было, – подумал Аркаша, – и в лапту играли, и в прятки, носились по всему двору как угорелые. А теперь…»
Теперь во дворе было тихо. Старшие ребята, организаторы детских игр и забав, подросли. У них появились дела поважнее. Аркаше тоже стало не до развлечений и всяких там мальчишеских глупостей. Стрелять по банкам из рогаток, устраивать с товарищами палочные бои или толкать плоты по Сорокинским прудам его уже больше не тянуло. Хотелось заняться чем-то стоящим, интересным. Но разве это возможно в Арзамасе – городе сонном, как осенняя муха? Ни общественная жизнь, ни текущие события тут вообще никого не волнуют. Это и понятно: куда ни глянь, везде попы да монахи.
Когда Аркаша впервые увидел Арзамас, то подумал, что это и не город вовсе, а какая-то огромная монашеская обитель. Ни в каком другом месте, где жила его семья прежде, не было такого количества храмов и монастырей как здесь. А еще в этом городе оказалось так много «божьих людей», что нельзя было пройти по улице, не встретив на пути несколько человек, одетых в длинные черные рясы. Лица у них были суровыми, как у боженьки на иконах. Первое время Аркаша их даже побаивался.
Почему родители решили обосноваться именно в этом городе, он узнал позже, когда немного подрос. Оказывается, его мама, Наталья Аркадьевна, после окончания акушерских курсов в Нижнем Новгороде получила направление в Арзамасскую больницу, куда и устроилась на работу в родильное отделение. Отцу пришлось оставить место служащего Нижегородского Акцизного управления и поехать вместе с женой и детьми в Арзамас, где, к счастью, оказалась свободной такая же должность в уездном Акцизном управлении.
Правда, еще раньше, до Нижнего, Петр Исидорович учительствовал в начальной школе для детей рабочих сахарного завода, принадлежащего князьям Барятинским. Завод этот находился в Курской губернии, в одном из небольших уездных городков – Льгове. Там-то Аркаша и родился.
Конечно, сам он из льговской жизни мало что помнил, ведь когда семья покинула это место, ему всего четыре года исполнилось. Так, всплывали в памяти кое-какие обрывочные воспоминания.
Иногда в голове возникали картинки погожего летнего дня: большие, шелестящие листвой деревья, кроны которых – как ему, маленькому, казалось – упираются в самое небо. За деревьями – если приглядеться – виднеются какие-то разноцветные домики на ножках. Как-то, еще в Нижнем, он спросил у отца, что за домики это были.
– Так это же ульи! – засмеялся Петр Исидорович. – В них пчелки жили, медик нам давали. Неужели не помнишь?
Аркаша неуверенно пожал плечами – пчелок и медик он не помнил. В памяти сохранились только домики.
– Я эти ульи сам смастерил, – предался воспоминаниям отец. – Каждую досочку своими руками выстругал. У меня ведь все нужные инструменты были. Ох, и любил я с деревом работать! Особенно с липой. Древесина мягкая, податливая. Бывало, как проведешь рубанком по доске, так и завьются стружки кольцами! А запах какой стоял!
Аркаша почему-то потянул носом, и ему показалось, что комната, в которой они с отцом сидели, наполнилась сладковатым, с едва уловимым медовым ароматом запахом свежей древесины. И тут же словно из растаявшего тумана в его сознании возникла отчетливая картинка: серая стена деревянного дома, выделяющийся на ее фоне светлый деревянный верстак, над которым склонился высокий, статный мужчина в простой рубахе-косоворотке и длинном, ниже колен, фартуке. Лица его Аркаша, как ни пытался, представить не смог, но он знал, что мужчина этот – его отец.
– Вспомнил! – радостно закричал мальчик. – Папочка, я вспомнил! И верстак твой вспомнил, и как ты на нем работал – доски строгал! И как стружки пахли!
Сморщив лоб над переносицей, Аркаша напряг память, которая услужливо приоткрыла ему еще одну завесу: он увидел, как тонкие, светлые, с розоватым оттенком завитки вылетают из-под лезвия рубанка и падают на землю, образуя возле верстака пышную кудрявую горку. Горка эта кажется мягкой, как пуховая подушка. В нее так и хочется плюхнуться со всего маха. Что он, Аркаша, и делает. Но горка из деревянных стружек все-таки не подушка из пуха, и мальчик больно ударяется о землю носом. На белых завитках появляются яркие красные пятна.
– А еще вспомнил, как я в стружки упал возле твоего верстака и нос разбил! – поделился всплывшими воспоминаниями Аркаша.
– Я тоже это помню, – сказал Петр Исидорович и, улыбнувшись сыну, спросил:
– А что потом было, помнишь?
– Нет, – покачал головой Аркаша. – Расскажи!
– Ну, попробуй сам вспомнить, поройся в памяти, загляни в нее поглубже, – предложил мальчику Петр Исидорович.
– Не