Про жизнь и про любовь. Николай Ольков
Макаровича Шукшина в его встрече с березками в «Калине красной»: «Красавицы, невестушки, заждались!»…
Солнце поднимается высоко, воздух нагревается, обостряются запахи. В корзине не очень много грибов. Голова приятно шумит, ноги устали. Да, а когда-то по всему дню шастали по лесам. Свидание с лесом подходит к концу, надо возвращаться в мир людей, жесткий и беспощадный. Морозным зимним днем соленые груздочки напомнят об этих минутах. Положу их в обширное блюдо, на деревянный поднос вывалю вареную картошку. Погрущу, а может и поплачу.
Что гриб, вроде пустяк, а вот на размышления наводит…
Наказ
Рассказ
Сегодня особенно гордо сидел Федор Петрович на источенном временем и истыканном окурками бревнышке: степенно рассказывал соседям про письмо сына, полученное утром. В том письме Геннадий писал, что в отпуск нынче приехать не удастся, и приглашал отца к себе в Москву, просил сообщить согласие и обещал прислать денег на дорогу.
– Чудак-человек, – рассуждал Федор Петрович, затягиваясь сигареткой. – Деньги он мне пришлет! Как будто я зануждался. Вот чудак!
– А ему там с чего разбегаться? В таком городище как шаг ступил – пятак, еще раз – десятник, – это Панфилович, сосед, предостерегает друга своего.
В тон ему Матрена Ивановна жизнерадостно поет:
– Корыстно в городах жалованье. Генка-то получит, поди, аванец, и ума не даст, куда с ним: либо на базар, либо в лавку… Широка сотня-то. Ешь, пей да вперед береги.
У Матрены зять на тракторе работает, деньгу гребет, по причине язвы вина ни-ни, за каждую услугу – вспахать, дров, сена привезти – берет наличными. Мужики его попросту не замечают, а в деревне строже наказания нету, но жена и теща довольны…
– Про Генку у меня голова не болит, он в такой организации робит, где деньгам счету нет. Они тем все на окладах сидят. Отдай и не греши.
– Сколько? – встрепенулась Матрена Ивановна.
– Три с полтиной, – не моргнув, соврал Федор Петрович. На бревнышке ахнули. – Грех говорить-то, Геннадий мне запрещал, но раз такое дело… Дак ведь Генка-то рядом с имя робит. – Он несколько раз ткнул пальцем в небо. – Да. И отпуск не дали. Наверно, опять с американцем или с каким-нибудь эфиопом полетят. Генка там должен быть, без Генки нельзя…
Уверенность его возымела действие. Разговор о Геннадии кончился сам собой, посудили про погоду, про тронутый солнцем урожай и разошлись.
Федор Петрович долго не спал. Не давало покоя, что соврал. Кое-как угнездился, подремал, со светом поднялся, управился во дворе, дочиста вымел ограду. Велел жене собрать малосольных огурчиков и грибов, кое-какое варенье, сам уложил в чистую тряпицу солидный кусок вяленого мяса. Груз получился приличный, кое-как вместился в две большие сумки, когда-то привезенные Геннадием и оставленные за ненадобностью. Федор Петрович отсчитал сотню, спрятал во внутренний карман и для верности пристегнул булавкой. Еще четвертную, набранную рублями и трешками,