В третью стражу. Автономное плавание. Намор
ему положительно нравится. Молодость, молодость, как давно это было. Мне бы в молодости такую рожу… Здесь порода за версту чуется, шутка ли, еще при Алексее Михайловиче род в русской истории отметился. Утонченное лицо, серые глаза, «губы твои алые, брови дугой», небольшие усики. «Поручик Голицын», одним словом. И темно-русые волосы, аккуратно подстриженные с боков, сейчас растрепанные – со сна, но обычно уложенные. Женщины от такого красавца должны падать штабелями, и падали, разумеется. Не без этого.
«А вот за волосы отдельное спасибо! Кто бы ни подсадил в тело этого белогвардейского чекиста, спасибо тебе!» – пропала лысина, которую Федорчук «заработал» к тридцати годам и которую даже к пятидесяти терпеть не научился.
Одеваясь, Виктор подумал, что современная ему одежда была – или будет? – гораздо удобнее. Особенно выпукло это проявилось, когда вместо привычных носков обнаружилась странная конструкция, похожая на мини-подтяжки. Хорошо хоть сами носки оказались шелковыми. С большим удовольствием он бы облачился сейчас в привычные вельветовые джинсы и свитер из ангорки, чем в эту темно-синюю «тройку». Хотя костюм, спору нет, был хорош, теперь – тьфу ты! – не теперь, а сильно потом таких уже делать не будут. Этот Вощинин, надо признать, и вообще обладал хорошим вкусом, но, с другой стороны, такой костюм обязывает. Влез в сбрую, пожалуйте и уздечку, в смысле галстук… Господи, а рубашка-то с запонками. Никогда их не носил. Где они лежат? Ага, на тумбочке. А это что рядом? Э… похоже на булавку для галстука… И значит, хорошо еще, что не пришлось надевать фрак. Так, а что у нас с деньгами? Память Вощинина услужливо подсказала, где лежит кошелек и что можно купить на имеющиеся в наличии средства.
«А хорошо тут живут, – подумал Федорчук, ознакомившись с „прейскурантом“. – Цены не то, что в Киеве».
Виктор открыл дверь номера и, насвистывая любимую «Пора-пора-порадуемся», вышел в коридор.
Олег Ицкович – Себастиан фон Шаунбург, Амстердам.
1 января 1936 года
За внутренним монологом, переходящим по временам в диалог с самим собой – ну, полная клиническая картина шизофрении, доктор! – Олег даже не заметил, как вышел из номера, закрыл дверь и, поигрывая деревянной грушей с прикованным к ней здоровенным, едва ли не амбарным, ключом, двинулся к лестнице. Опомнился уже на ступеньках. Удивился – а чего не на лифте? – но вовремя вспомнил, что оного в здании покамест нет, и, покачав головой, двинулся вниз.
В вестибюле Олег присмотрел себе уютное кресло под пальмой в здоровенном горшке, порадовался мысленно, что в довоенной Европе курить в общественных местах еще не запретили, и махнул рукой кельнеру из ресторана.
– Оберст! – крикнул по-немецки, закуривая. – Кофе и рюмку коньяку.
И в этот момент по лестнице в вестибюль спустился еще один гостиничный постоялец – симпатичный молодой мужчина в хорошем синем костюме с каким-то «плывущим» взглядом синих же глаз и…
«Я брежу?»
Настолько