На переломе эпох. Исповедь психолога. Светлана Беличева-Семенцева
ее гранит.
Много позже потом мне довелось увидеть немало роскошных европейских городов и столиц, но не изменилось убеждение, что Петербург по красоте и величественности не уступает прославленным Вене, Парижу и Лондону.
Величие и красота города словно вбирались в мою душу и укрепляли решимость преодолеть все мыслимые и немыслимые препятствия и выйти победителем в своих авантюристически дерзких планах.
Решающее слово оставалось за Шефом. Знакомство с Шефом было кратким и впечатляющим. Крупный, добродушносурового вида человек с ямочками на круглых розовых щеках возвышался над дубовым, огромных размеров старинным письменным столом и, казалось, заполнял собой всю довольно просторную комнату. Он бегло, по диагонали просмотрел мои документы и требуемый при поступлении реферат, никак не отреагировал на мой инженерный диплом и сказал коротко: «Ну, что же, давайте попробуем, сдавайте документы и готовьтесь к экзаменам».
Это уже была победа и удача, поскольку больше всего я боялась, что буду выставлена сразу с порога, как только обнаружится мое не базовое образование. Окрыленная, засела я за книги и учебники. Дело оставалось за малым, за месяц пройти университетский курс социальной психологии. Государственная библиотека имени Салтыкова-Щедрина с ее чудесным дымящимся черным кофе на время стала моим родным домом. Я приходила к открытию и уходила последней. Мне было по-настоящему интересно, и я не чувствовала себя уставшей или переучившейся.
На экзаменационные вопросы я отвечала без запинки. Шеф был вполне удовлетворен, вывел мне жирную «Отлично» и даже поставил в пример другим экзаменующимся. Итак, я получила благословение на дальнейшую работу, теперь уже над диссертацией. И все эти нелегкие аспирантские годы, и много позже, когда судьба посылала новые испытания, как-то так получалось, что этот город с его холодновато-надменной державной красотой словно служил мне внутренней опорой и укреплял мой дух в самых тяжких испытаниях, посылаемых судьбой.
Чем больше я узнавала этот город, тем больше благоговела перед ним. Он был очень разный и очень контрастный. Отточенная и безупречная архитектурная красота фронтальной части зданий повсеместно соседствовала со зловещей убогостью каменных дворов-колодцев и черных, безнадежно запущенных лестниц. Я снимала комнату на Пяти Углах, недалеко от дома с мемориальной квартирой Достоевского. Казалось, тени его несчастных героев сопровождали меня, когда я вечерами возвращалась через пустой, зигзагообразный двор-колодец к двери бывшей дворницкой, располагающейся в торце старинного здания. Моя квартира и ее обитатели также были чисто в духе Достоевского и его персонажей. Входная дверь открывалась сразу в большую переднюю с провалившимся полом, которая одновременно служила кухней, столовой и местом сбора всего хозяйского семейства. Из передней шел узкий, с низким тяжелым сводчатым потолком коридор, с чередою дверей. За этими дверями располагались крохотные, совершенно облупленные комнатенки с затхлой, убогой мебелью,