Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи. Фрэнсис Скотт Фицджеральд
и по сей день оставались бы хлюпиками, презренными хлюпиками, не исправь нас два года военной дисциплины.
Так что, если молодых людей, которых я вижу каждый день, можно назвать типичными представителями своего поколения, поколение это отнюдь не свернуло своих знамен, не изменило своих взглядов и не вознамерилось воспитывать детей «в добрых старых традициях». «Добрые старые традиции» для нас – отнюдь не добрые. Само собой разумеется, что мы готовы использовать все достижения науки для сохранения здоровья наших детей; но мы готовы пойти и дальше – мы хотим дать им возможность свободного старта, мы не станем нагружать их своими идеями и своим опытом, не станем требовать, чтобы они жили по нашему разумению. Нам время от времени случалось обжигаться, однако – кто знает? – возможно, огонь не будет обжигать наших детей, но если мы скажем им не подходить к нему близко, может, они так никогда и не согреются. Мы даже не станем внушать им свой цинизм, как наши отцы внушали нам свою сентиментальность. Единственное, что мы, возможно, зароним в них, – это толику сомнения; мы попросим, чтобы они оттачивали это сомнение на наших идеях, равно как и на всех преходящих вещах этого мира. И вот они уже вышли на широкий простор, чаруя нас странными обещаниями в глазах, открытых миру, своей свежестью и красотой и своим здоровым, беззвучным сном. Мы не будем просить у них многого – любви, но без всякого принуждения, толику вежливости, вот и все. Они свободны, они уже и сейчас – маленькие люди, зачем становиться перед ними и заслонять им свет? В какой-то момент они вступят с нами в бой, как и всякое поколение вступает в бой с предыдущим, с тем, что копошится там в грязи со всеми этими полуистлевшими представлениями, которые оно именует своими идеалами. И если сын мой вырастет человеком лучше, чем я, он когда-нибудь подойдет ко мне и скажет не «Папа, ты говорил мне правду о жизни», но: «Папа, ты говорил мне полную чушь».
И когда настанет этот день – а он обязательно настанет, – да хватит мне совести и благоразумия ответить: «Удачи тебе – и прощай, ибо когда-то этот твой мир принадлежал мне, но больше не принадлежит. Ступай своей дорогой на упорную битву, а меня оставь в покое в окружении всей этой милой чуши, которую я так любил, ибо стар я и труд мой завершен».
Что сталось с нашими фифами и шейхами?[83]
Несколько лет назад специалистов по молодому поколению у нас было хоть отбавляй – вот, например, та дама, что написала «Танцы с чернокожими» (должен сказать, у себя в городке я этого никогда не видел), или еще мадам Глин, которая утверждала, что раньше барышни перед танцами всегда норовили стянуть себе корсет. Это из-за нее я в те времена, приходя на танцы, всякий раз интересовался у барышень, свой у них корсет или позаимствованный, но так ни разу и не услышал ответа, ничего безнравственного, хотя, прежде чем задать вопрос, зажмуривал глаза, чтобы они не смущались.
А потом на сцену вышло новое молодое поколение, поголовно в брюках-клеш. Возбуждение достигло лихорадочного
Эссе «What Became of Our Flappers and Sheiks» опубликовано в журнале «McCall’s» в октябре 1925 г.