Дорога в Рим. Бен Кейн
– узкую рукотворную дамбу, которая соединяла пристани с островом посередине гавани, – были теперь окружены водой и отрезаны от всех. Добра такая позиция никак не сулила.
Желтый свет Фароса, огромного Александрийского маяка, терялся в пламени горящих у причала кораблей. Пущенный людьми Цезаря огонь мгновенно охватил суда и перекинулся на береговые постройки и здания библиотеки, от зарева стало светло, как днем. Многотысячная египетская армия, в которую успели влиться оттесненные было отряды, готовилась атаковать войско Цезаря, замершее в сотне шагов от Гептастадиона – естественного защитного рубежа.
Ромул с Тарквинием пустились бегом вместе с легионерами: если египетские полчища обрушатся на римлян – всем грозит гибель, и даже отбросить первую атаку не значит выжить. Египтяне превосходят их числом, весь город кишит врагами, и надежного пути к отступлению нет: дамба ведет к одинокому острову. Вся надежда на римские корабли, хотя забраться на них под натиском подступающего противника – задача не из легких.
Нахмурившись, Ромул с тоской взглянул на только что отчалившую трирему – она направлялась к выходу из западной гавани, неся на борту Фабиолу, его сестру-близнеца. После девяти лет разлуки им довелось увидеться лишь на миг; Фабиола уплывала, ища спасения от опасности. Ромул, бессильный ее остановить, все же не чувствовал горечи и радовался тому, что она жива и ей ничто не грозит. Он надеялся, что Митра донес до нее последний выкрик – «Двадцать восьмой легион!» – и что сестра, о которой он так долго возносил молитвы богам, сумеет его отыскать.
Однако теперь – как и частенько прежде – юноше предстояло биться за свою жизнь.
Насильно завербованные в легион, они с Тарквинием стали частью Цезарева войска под Александрией – войска, которому сейчас грозил близкий разгром. Впрочем, даже в такой опасности Ромулу было чем утешаться: если Элизия не миновать, он войдет в него не рабом, не гладиатором, не наемником и не пленным.
Юноша расправил плечи. Ну уж нет. Он теперь римский легионер, хозяин своей судьбы, и Тарквиний ему не указчик. Всего час назад светловолосый друг поведал ему, что в убийстве, заставившем Ромула бежать из Рима, повинен он, Тарквиний. Ромула до сих пор трясло; от одуряющего водоворота, в котором бурлили неверие, горечь и гнев, кружилась голова – однако сейчас было не время думать о прошлом.
Запыхавшиеся легионеры его отряда уже вливались в задние шеренги римского войска, выстроенного всего в шесть рядов; совсем близко слышались командные окрики, бряцание оружия и вопли раненых. Оптион о чем-то советовался с ближайшим командиром, явно нервничающим тессерарием, – помимо шлема с поперечным гребнем и чешуйчатого панциря, как у оптиона, того отличал длинный жезл, которым он удерживал легионеров в строю. Пока он с такими же низшими командирами оставался сзади и следил, чтобы никто не обратился в бегство, центурионы держались ближе к передним рядам: в отчаянных битвах, подобных нынешней, выслужившиеся из солдат ветераны укрепляли решимость всего легиона.
Чуть погодя оптион повернулся к своим:
– Наша когорта – здесь.
– Вот счастье-то, – буркнул кто-то из солдат. – Ровнехонько в середине строя.
Оптион, словно в знак подтверждения, хмуро усмехнулся – основные потери и впрямь придутся на эту часть войска.
– До сих пор вам везло, скажите спасибо, – отрезал он. – Вливаемся в центурию! Строиться в две шеренги!
Легионеры с ропотом подчинились.
Ромул, Тарквиний и четверо их товарищей оказались в переднем из двух рядов – обычная судьба новобранцев. Ромул, чуть ли не самый высокий в войске, оглядел местность: поверх конских хвостов, украшающих круглые бронзовые шлемы, в воздухе мелькали вознесенные к небу штандарты центурий, над правым флангом парил серебряный орел – знак легиона, призванный поднимать боевой дух. При виде этого римского символа, к которому юноша успел проникнуться любовью, сердце забилось сильнее: орел, как ничто другое, помогал Ромулу помнить, что он римлянин. Величественной и гордой птице, парящей в выси, не было дела до сословий – на поле битвы ценились лишь смелость и боевая отвага.
Дальше, за орлом, колыхалось море оскаленных лиц и сияющего оружия, гигантскими волнами подступающее к легионам.
– У них в руках скутумы! – в замешательстве воскликнул Ромул. – На нас идут римляне?
– Бывшие, – бросил сосед слева. – Переметнулись к местным.
– Значит, люди Габиния, – предположил Тарквиний.
Собеседник лишь кивнул в ответ. На Тарквиния устремились любопытные взоры, особенно от стоящих слева: длительная пытка, которой подверг его Вахрам, примпил Забытого легиона, оставила на щеке гаруспика ярко-алый шрам в форме ножевого лезвия.
Благодаря Тарквинию Ромул уже знал историю Птолемея XII – отца нынешних правителей Египта, низложенного больше десятка лет назад. Птолемей, в отчаянии взывая к Риму, сулил горы золота тому, кто вернет ему трон, и сирийский проконсул Габиний не упустил случая. Ромул, его галльский друг Бренн и Тарквиний тогда служили в армии Красса.
– Точно, – процедил