Дорога в Рим. Бен Кейн
повернулся. И тут же об этом пожалел.
Размахивая мечами и копьями, пельтасты и туреофоры стремительно приближались, выкрикивая боевой клич. Римские ряды, по-прежнему толком не выстроенные, местами дрогнули – слишком многим была памятна александрийская атака, когда на римлян шли яростные соплеменники нынешнего врага. Зажатый между неистовыми пехотинцами и наступающей с тыла конницей, легион уже ни на что не надеялся.
Ромул чувствовал себя куском железа на наковальне: один удар занесенного молота – и его разобьет в осколки. Он в отчаянии поднял глаза к безоблачному небу, однако, как обычно, ничего не увидел: с тех пор как в Маргиане ему предстало грозное видение Рима, он почти не пытался заглянуть в будущее, а в тех редких случаях, когда все же вспоминал о полученных от Тарквиния навыках, боги, словно в насмешку, не давали ни единого знака. Впрочем, сейчас и без гаданий было ясно, что смерти не избежать.
Центурионы, даже если и разделяли его мнение, паниковать не спешили: на них, ветеранах многочисленных кампаний, и держалась дисциплина легиона в опасные минуты. Выстроив легионеров, они закрыли бреши, оставленные колесницами, – и Ромул, поняв замысел командиров, с облегчением выругался вслух. Центурионы лучше всех понимали, что единственное оставшееся преимущество Двадцать восьмого – его позиция. Вражеские солдаты будут бежать в гору, и их атака будет медленнее, чем натиск колесниц.
Ромул, к которому вернулась решимость, взглянул на Петрония.
– Так-то, парень! – рявкнул в ответ ветеран, хлопнув Ромула по плечу. – Держать строй! Погибнуть – так с товарищами, чего еще желать?
Легионеры, слышавшие слова Петрония, горячо закивали.
От их поддержки на глаза Ромула навернулись слезы гордости. Никто из солдат не знал о его рабском прошлом – в нем видели лишь смелого бойца и близкого товарища. Презрение, с которым легионеры относились к ним с Бренном в Маргиане, оставило в сердце ощутимую рану, и теперь, на понтийском голом холме, под палящим солнцем, поддержка солдат утешила его, как целительный бальзам. Ромул решительно вздернул подбородок. Уж если его постигнет смерть – то по крайней мере рядом с теми, кто считает его равным.
– Нас ждет Элизиум! – крикнул Петроний, вздымая пилум. – Умрем за Цезаря!
Легион разразился дерзким громким кличем, имя Цезаря повторялось в рядах как заклинание; линия щитов, прежде неуверенно изогнутая перед грозным врагом, заметно выровнялась. Клич разнесся и по задним шеренгам, куда вот-вот готова была обрушиться понтийская конница.
Ромул был потрясен. С тех пор как его завербовали в Двадцать восьмой, он все силился понять, откуда бралась неколебимая вера солдат в своего главнокомандующего. Он знал, что Цезарю такая репутация далась потом и кровью, – говорили, что он лично водил войска в бой, делил с солдатами тяготы походов и щедро награждал за верность, однако Ромул этого никогда не видел. Ночная битва в Александрии оказалась беспорядочной